Троцкий. Изгнанный пророк. 1929-1940

Министры боялись разрыва с Россией и поражения на выборах из-за этой проблемы. А посему, хоть и было известно, что обвинение Троцкого в том, что он использует Норвегию как базу для террористической деятельности, было вздорно, и сами они отрицали это в своей ответной ноте, они уступили давлению. Однако выслать Троцкого было невозможно, так как ни одна страна не соглашалась принять его. И не могла Норвегия передать его советскому правительству, которое не запрашивало об его экстрадиции, хотя Троцкий бросал вызов Сталину, призывая сделать такой запрос. (Дело в том, что такое требование сделало бы необходимым провести слушание дела в норвежском суде; а это дало бы Троцкому возможность отвергнуть эти обвинения.) Поэтому, опасаясь оскорбить Москву разрешением Троцкому осуществить свою защиту публично, министры решили его интернировать. Однако демократическая совесть и министерское самомнение не позволили им признаться, что они уступили угрозам и что в своей собственной стране они не могут дать убежище человеку, в чьей невиновности убеждены и чье величие превозносили. Тогда их стараниями на его невиновности появилось пятно. Они не осмелились поддержать обвинения Вышинского, ибо, хоть у них и не было мужества вступиться за правду, у них недоставало наглости принять на веру столь огромную ложь. Это были мелкие люди, способные лишь на маленькую ложь. Было решено обвинить Троцкого в злоупотреблении их доверием, что подтверждалось его критикой зарубежных правительств и участием в делах 4-го Интернационала, хотя они и признавались, что ни один из этих видов деятельности не являлся незаконным. Они занялись поисками доказательств его дурного поведения. И где же их найдут? А в суде города Осло, где квислинговцы со скамьи подсудимых выставляли напоказ несколько листов бумаги, которые им удалось схватить в доме Кнудсена, — копию статьи Троцкого «Французская революция началась». Разве в ней он не нападал на Народный фронт и правительство Блюма? Разве это не деятельность, направленная против дружественного правительства? Однако в этом не было ничего тайного или незаконного: статья появилась в американской «Nation» и в двух небольших троцкистских периодических изданиях «Verité» и «Unser Wort», и было бы для министров-лейбористов недостойно пользоваться бумагами, украденными квислинговцами из стола Троцкого. В распоряжении министра юстиции были полицейские доклады о контактах Троцкого с 4-м Интернационалом. Но правительство воспринимало эти контакты как само собой разумеющееся и не обращало внимания на эти полицейские отчеты, как это было совсем недавно, в июне, когда Троцкому был продлен его вид на жительство. Куда ни кинься, нигде не найти приличного мотива для отказа ему в убежище.

И все-таки отказать в нем надо, даже если юридическое обоснование будет грубо сработано. По мере того как шли дни, а ярость Москвы выражалась все громче и громче, министры все более опасались, что интересы и репутация их страны Лилипутии окажутся замешаны в соперничество гигантов, и они прокляли тот час, когда позволили этому человеку-горе приехать в их страну. Однако он находился у них в руках, и они были вольны сделать его своим пленником. И они это сделали неуклюже, стыдясь того, что стали сообщниками Сталина. Процитируем одного норвежского писателя: «Виноватая совесть и чувство стыда изредка приводят преступника к покаянию… ему необходимо получить воображаемое оправдание своих проступков. И не так уж редко преступник начинает ненавидеть свою жертву». И amour propre[96] министров была до такой степени преувеличена, когда они выступали в роли хозяев «ближайшего товарища Ленина», что они стали раздражительны и несдержанны, когда пришло время превратиться в его тюремщиков.

28 августа Троцкий под полицейским эскортом появился в суде г. Осло, чтобы во второй раз дать показания по делу квислинговцев. Он почти сразу же очутился в положении скорее подсудимого, чем свидетеля. Люди Квислинга заявляли суду, что разоблачили его «вероломное» поведение в Норвегии, а председательствующий судья подверг его тщательному допросу. Занимался ли он, проживая в Норвегии, перепиской со своими товарищами за рубежом? Предлагал ли он им свое политическое руководство? Критиковал ли он какое-либо зарубежное правительство в своих статьях? На все эти вопросы Троцкий отвечал утвердительно, они не имели юридического отношения к делу суда, который должен был решить вину лиц на скамье подсудимых, выдававших себя за полицейских и вломившихся в дом Кнудсена, в мошенничестве и взломе. Затем судья объявил, что Троцкий, по его собственным показаниям, нарушил условия, на которых ему был разрешен въезд в страну. Троцкий ответил, что никогда не брал на себя обязательств воздерживаться от выражения собственных взглядов и переписки с друзьями и что он готов доказать где угодно, что не занимался никакой незаконной или заговорщицкой деятельностью. В этом месте судья прервал его и приказал ему покинуть трибуну для свидетелей.