Троцкий. Книга 2

То же А.Н.Потресов, Изгоев и все сотрудники "Экономиста" (Озеров и мн. другие). Меньшевики Розанов (врач, хитрый), Вигдорчик (Мигуло или как-то в этом роде). Любовь Николаевна Родченко и ее молодая дочь (понаслышке злейшие враги большевизма); Н.А.Рожков (надо его выслать, неисправим); С.Л.Франк (автор "Методологии"). Комиссия под надзором Манцева, Мессинга и пр. должна представить списки и надо бы несколько сот подобных господ выслать за границу безжалостно. Очистить Россию надолго…

С ком. приветом, Ленин

17 июля 1922 г., Горки"[56].

Бессвязный текст Ленина, тем не менее, с пронзительной беспощадностью передает умонастроение главного вождя, наставляющего своего будущего преемника. Троцкий в то время считал это обычной "революционной практикой". Даже если Ленин знает "понаслышке", надо "выслать за границу безжалостно".

В своей статье "Наши разногласия", написанной в 1924 году, но не опубликованной сразу, Троцкий утверждал необходимость революционного радикализма революции: "Революции уже не раз погибали из-за мягкотелости, нерешительности, добродушия трудящихся масс… Революция может спастись, лишь перестроив самый характер свой на иной, более суровый лад и вооружившись мечом красного террора… Красный террор был необходимым орудием революции"[57].

Однако, оказавшись в изгнании, Троцкий справедливо клеймил террор Сталина, как бы оставляя за скобками свои старые взгляды на роль насилия в революционном переустройстве общества. В то же время Троцкий пытался говорить, что условия гражданской войны, когда он использовал насилие только против врагов, и мирная обстановка 30-х годов слишком разнятся по своему политическому содержанию. Что верно, то верно. Но даже спустя годы Троцкий продолжал защищать правомерность декрета 1918 года о заложниках. Так, в своей знаменитой статье "Их мораль и наша" он заявил, что декрет "был необходимой мерой в борьбе против угнетателей"[58].

Троцкий помнил, как однажды Ленин показал ему письмо мэтра анархизма Петра Кропоткина:

"Уважаемый Владимир Ильич!

В "Известиях" и "Правде" помещено заявление, извещающее, что Соввластью решено взять в заложники эсеров из группы Савинкова и Чернова… и в случае покушения на вождей Советов, решено "беспощадно истреблять этих заложников".

Неужели среди вас не нашлось никого, чтобы напомнить своим товарищам и убедить их, что такие меры представляют возврат к худшим временам средневековья и религиозных войн и что они недостойны людей, взявшихся созидать будущее…"[59].

Троцкий посмотрел на резолюцию Ленина: "В архив… 21 дек. 1920 г.". Соратник Ленина был с ним согласен и в этом вопросе.

В упорном стремлении Троцкого защитить "свое" насилие и осудить сталинское видна явная непоследовательность яростного критика Сталина. Хотя еще раз повторю — историческая обстановка, условия применения карательной силы действительно были различны.

Троцкий с большим трудом писал книгу о Сталине. Он не мог по-настоящему анализировать, сопоставлять, объективно рассматривать различные факторы и параметры, определяющие цвета, оттенки, черты зловещего портрета. Он жаловался Наталье Ивановне:

— Идет трудно. Невыносимо тяжело писать спокойно о негодяе. Легче вылить флакон черных чернил на лист бумаги. Я могу писать об этом Каине только так — и показывал при этом фрагменты статьи, которую он готовил. Там легким, ясным почерком были выделены строки: "Методы сталинизма доводят до конца, до высшего напряжения и, вместе, до абсурда все те приемы лжи, жестокости и подлости, которые составляют механику управления во всяком классовом обществе… Сталинизм — сгусток всех уродств исторического государства, его зловещая карикатура и отвратительная гримаса"[60].

Все сказанное Троцким о Сталине и сталинизме верно. Но когда говорится только о "политической гангрене сталинизма", о том, что "Сталин — похмелье революции", а "сталинизм — контрреволюционный бандитизм", это постепенно начинает надоедать читателю. Ненависть — не лучший союзник художника и мастера.