Троцкий. Книга 2

Наталья Ивановна, восстанавливая тот последний роковой день в жизни Троцкого, почему-то запомнила больше всего то, что он был тихим и солнечным. "Ничто не говорило о зловещности. Солнце светило ярко с утра, как всегда здесь. Цвели цветы, блестела трава, как лакированная… Никто, никто из нас, ни он сам не догадывались о предстоящей гибели". В утренней почте наконец пришло сообщение о том, что Хоттонгская библиотека Гарвардского университета в Бостоне получила рукописи Троцкого на хранение и использование. Изгнанник очень был обеспокоен их судьбой. Отправка в США была похожа на тайную операцию: Троцкий сильно опасался похищения своих бумаг. Теперь он был спокоен за них, кроме того, получал 15 тысяч долларов (смехотворно маленькая сумма за тысячи документов!).

Обычно утром, в начале восьмого, Троцкий кормил кроликов и кур. Наталья Ивановна, занимаясь своими делами, выглядывала в окно, наблюдая за мужем. Она это делала всегда, даже когда он сидел за письменным столом. "Время от времени я приоткрывала дверь его комнаты чуть-чуть, — вспоминает Седова, — чтоб не помешать ему, и наблюдала его в обычной позе — склонившимся над письменным столом с пером в руке". У Натальи Ивановны от большой семьи остался только муж и внук, и она боялась потерять последнее, что у нее в этой жизни осталось. Сам Троцкий признавался, что ему лучше работается, когда он знает: Наталья Ивановна где-то рядом. Даже в своем завещании он нашел возможным сказать о ней самым необычным образом: "Наташа подошла сейчас со двора к окну и раскрыла его шире, чтоб воздух свободнее проходил в мою комнату. Я вижу ярко-зеленую полосу травы под стеной, чистое голубое небо над стеной и солнечный свет везде"[206].

Покормив животных, Троцкий садился за письменный стол. В тот день, вторник 20 августа, он намеревался ответить "Эль Популяр" и продолжить работу над очередной главой о Сталине. После обеда "Л.Д., — вспоминает Наталья Ивановна, — продиктовал несколько "кусков" своей статьи в связи с войной и, как всегда, в половине шестого вечера вышел опять к кроликам". В это время "я вышла на балкон и увидела, что рядом с Л.Д. стоял кто-то посторонний, которого я узнала не сразу, только после того, как он снял шляпу и стал подходить к балкону". Это был "Жасон" (так называли Троцкие Фрэнка Джексона, в действительности — Рамона Меркадера).

— У меня ужасная жажда, я хотел бы стакан воды, — произнес "Жасон", здороваясь с Натальей Ивановной.

— Может быть, Вы хотите чашку чаю?

— Нет, нет, я слишком поздно обедал и чувствую пищу здесь, — указал он на горло. — Она меня душит… — Цвет лица у него был серо-зеленый.

После репетиции 17 августа, когда "Жасон" приходил с плащом на руке и оставался несколько минут наедине с Троцким, сегодня ему предстояло совершить ужасное: убить человека, который относился к нему доброжелательно и не подозревал такого вероломства. Хотя Эйтингон долго и тщательно готовил исполнителя к этой последней минуте, Джексон — Меркадер не был роботом. В нем обостренно заговорили элементарные чувства. Одно дело лишать человека жизни на фронте — если не ты его, то он тебя. А здесь? Человек — орудие террора, репрессии — должен либо полностью быть "свободным" от нравственных тормозов, либо идти на страшный шаг, будучи вооруженным фанатичной идеей. Брат убийцы Луис Меркадер спустя 50 лет после того рокового дня утверждает: "Брат был не просто убийцей, а человеком, верившим в дело коммунизма". Да, бывшим республиканским офицером, а теперь агентом НКВД руководила приверженность к страшному сталинскому штампу: "Троцкий — агент мирового империализма и смертельный враг коммунизма".

Но, думаю, не только духовные побуждения заставили молодого испанца превратиться из соратника Эйтингона в его сообщника. Он был вынужден это сделать. Рамон знал, что здесь, в Мехико, его мать. Она ждет его в машине в ста метрах от дома вместе с "Леонидом". Надо думать, какое огромное напряжение испытывают они. В случае его малодушия не только у него, но и у его матери нет шансов выжить. Они — заложники. Гладиаторы-заложники. Только его убьют не на арене честной борьбы, а исподтишка. А вместе с ними — и его младшего брата Луиса, которого по настоянию Эйтингона отправили из Парижа в Москву. Заложники… "Серо-зеленый цвет лица" — это последняя внутренняя борьба перед невидимой тонкой линией, которая делит жизнь и смерть. И за ту линию судьбы, откуда нет возврата, он должен отправить сейчас человека…

"Жасон" был, как и в прошлый раз, с плащом на руке и в шляпе.

— Почему Вы в шляпе и с плащом? Погода такая солнечная…

— Да, но Вы знаете, это ненадолго, может пойти дождь…

"Жасон" после моего вопроса, — вспоминала Наталья Ивановна, — как-то стушевался и направился к кроличьим домикам, где находился Л.Д.

— А статья Ваша готова? — успела спросить Наталья Ивановна.

— Да, готова, — и "Жасон" вынул бумаги стесненным движением руки, не отрывая ее от туловища и прижимая плащ, в котором, как позже установили, были зашиты топор и кинжал"[207] (так в тексте. — Д.В.).