Троцкий

Однако трудность выбора между этими возможностями состояла в том, что они оставались теоретическими абстракциями. На практике, в чисто человеческом плане, Троцкий не мог преодолеть собственной отчужденности на фоне фракционного раскола. Он оставался в более дружеских отношениях с Мартовым, между тем как политически был настолько близок к Ленину, что по существу ничто не мешало ему присоединиться к ленинской фракции. Но враждебность, которая тлела со времени давнего разрыва с Лениным, делала невозможным установление каких бы то ни было политических контактов. Когда эта враждебность снова всплыла на поверхность во время Лондонского съезда, она окончательно исключила всякую возможность сближения.

Один из самых жарких споров на съезде разгорелся по вопросу о скандальных «экспроприациях», как завуалированно именовались грабежи на больших дорогах, широко практиковавшиеся ленинской группой. В этих грабежах особенно отличился некий Коба, он же Джугашвили, присутствовавший на съезде под псевдонимом Иванович. Невысокий, смуглый, с покрытым оспинами лицом, этот грузин угрюмо молчал на всем протяжении съезда. Троцкий даже не запомнил, что встречал Кобу в Лондоне. Зато Коба запомнил Троцкого.

Бандитские отряды Ленина опустошали все земли в юго-восточной России, особенно на Кавказе. Меньшевики осуждали эти «эксы», как чистейшей воды грабеж. Их нравственное возмущение вынудило и других делегатов съезда, которые во всем остальном следовали за Лениным, выступить за запрет «экспроприаций». Сам Ленин был весьма уклончив в этом вопросе. И не мудрено, — ведь «эксы» были одним из важнейших источников столь необходимых средств!

Троцкий объединился с меньшевиками. Позже он пошел еще дальше и предал все дело огласке в зарубежной социалистической печати Западной Европы.

Со съезда Троцкий отправился в Берлин, где наконец встретился с семьей. Сюда же прибыл из Сибири Гельфанд, которому за все его дела 1905 года дали конфузно маленький срок (три года ссылки). Он тотчас же устроил публикацию очерка Троцкого о побеге из Сибири на немецком языке.

С этого момента статьи Троцкого стали регулярно появляться в Германии, где социалистическая пресса успела создать большой шум вокруг его героического поведения на процессе по делу Петербургского совета. Троцкий начал неплохо зарабатывать журналистикой.

Троцкому с его словесной гибкостью было легко писать для немецкой публики. Он выбрал для себя роль толкователя проблем русского социализма со своей собственной, оригинальной точки зрения. Он казался (и в определенном смысле так оно и было) не принадлежащим ни к одной из фракций, чьи дрязги представлялись совершенно непостижимыми даже видавшим виды марксистским схоластам.

Злобные догматические распри русских эмигрантов пользовались печальной славой в эмигрантской среде. Жан Жорес, редактор французской социалистической газеты «Юманите», дал даже специальное указание своей редакции никогда не предоставлять русской партии место на газетных страницах, опасаясь, что в противном случае газету захлестнут путаные взаимные обвинения враждующих сторон.

Троцкий был относительно свободен от этого недостатка. Его ясный, остроумный, энергичный стиль привлекал к нему читателей как из среды европейских социалистов, так и из либеральной русской публики.

Гельфанд представил своего протеже лидерам социалистической партии Германии, самым примечательным из которых был Карл Каутский — патриарх марксистского социализма на континенте. Троцкий стал довольно частым гостем в доме Каутского, где он проводил вечера в разговорах о социализме с самыми почтенными руководителями немецкой партии.

Троцкому не удалось получить право на жительство в Берлине, и поэтому через несколько месяцев он переехал в Вену.

Он вернулся к своему старому псевдониму — Антид Ото. Все эти предвоенные годы он много писал для русских либеральных изданий — главным образом, для «Киевской мысли» и еще полдюжины других русских, немецких и французских газет. Время от времени финансовое положение Троцких становилось затруднительным — к концу каждого месяца не хватало денег уплатить за квартиру, появлялись предупреждения от судебного исполнителя, приходилось продавать книги, — но в целом они ухитрялись жить сравнительно сносно. Они были постоянно заняты. В свободные минуты говорили о политике или совершали — изредка — вылазки в великолепные леса, окружающие Вену.

Некоторую поддержку им оказывал отец Троцкого, к тому времени основательно разбогатевший. Второй их сын, Сергей, двумя годами моложе Седова, родился уже в Вене.

В Троцком было много от образцового семьянина. Он помогал Наталье по дому и возился с мальчиками. Некоторое время, невзирая на свою чудовищную загруженность, он ухитрялся даже помогать им в занятиях. Родители стали навещать его за границей. Сначала они приехали к ним с Натальей в Париж, потом в Вену. К тому времени они уже примирились с образом жизни сына. Они окончательно смягчились, когда увидели его первую книгу, изданную в Германии.