Трубач на коне

Василевский был большим знатоком школы Арбана. Он считал, что каждый трубач независимо от своего профессионального уровня должен по ней совершенствовать и. развивать, а также периодически восстанавливать свое мастерство. В разделах мажорных и хроматических гамм он усложнял упражнения чередованием легатных фраз со стаккатными - этим он добивался ритмического контроля при легато и одновременно виртуозной легкости движений языка и пальцев при стаккато. От урока к уроку его ученики замечали собственный рост, их энтузиазм возрастал, они стремились постигать все новые и новые задачи. При изучении двойной и тройной атаки они уже чувствовали себя виртуозами.

За три с половиной года учебы у Василевского я освоил школу Арбана наизусть и в дальнейшей своей работе не знал технических проблем, вовремя и быстро восстанавливал утерянные навыки, зная в каждом случае, какие страницы из "Школы Арбана", надо для этого играть. Сама "Школа Арбана" стала для меня настольной книгой, в которую я и сейчас периодически заглядываю и приучаю своих учеников пользоваться ее материалом. Она живет уже более 100 лет, но, думаю, ее значение не устареет и для трубачей XXI века, Мое общение и дружба с Иваном Антоновичем Василевским продолжались и в годы совместной работы в Большом театре. Мы были друзьями до последнего его часа. Скончался Иван Антонович 14 января 1959 года.

В классе Михаила Иннокентьевича Табакова

Вторым моим учителем был Михаил Иннокентьевич Табаков, профессор, прославленный русский трубач с божественным звуком. Он был первым исполнителем произведений Скрябина, в частности, его "Поэмы экстаза". Сам Скрябин говорил: "Если бы я мог, я купил бы Табакова, чтобы он всегда исполнял мои произведения!".

Михаил Иннокентьевич тоже проработал много лет в Большом театре. Он был активным общественным деятелем, одним из создателей "Персимфанса" - Первого симфонического ансамбля без дирижера. Это было в пору увлечения революционными идеями, когда даже профессия дирижера считалась одной из форм эксплуатации. "Персимфанс", однако, прославился не тем, что музыканты играли без дирижера, а высочайшей исполнительской культурой. В его составе были самые видные музыканты Москвы, Подобного рода коллективы возникали в ту пору и в других странах Европы. Кажется, мне приходилось видеть фотографии оркестров без дирижеров в Берлине или Париже. Эта мода вскоре прошла - хорошего оркестра без дирижера просто не может быть. И в "Персимфансе" был скрытый дирижер, который сидел в оркестре с инструментом, это был концертмейстер, профессор Лев Моисеевич Цейтлин. По его знаку начинали играть, делали нюансы и все прочее. И хотя каждый участник ансамбля мог высказать свои пожелания по поводу интерпретации, все же решающее слово принадлежало концертмейстеру - скрытому дирижеру.

Еще в дореволюционные годы Табаков был создателем и директором прославленного в свое время оркестра Сергея Кусевицкого.

Со своими учениками Михаил Иннокентьевич держался сухо, был строг и требователен, не допускал неофициального гона. Студенты всегда чувствовали дистанцию между собой и профессором. Иногда он становился даже свирепым и мог выставить за дверь нерадивого студента.

Однако со старшекурсниками он позволял себе иногда расслабляться. Не отказывался посещать с ними рестораны, но только, как он говорил, "на немецкий счет". Михаил Иннокентьевич был большим гурманом.

О его излюбленном блюде - бифштексе по-татарски - мы знали по его рассказам, но отведать в наших ресторанах этот бифштекс не приходилось.

Жил он в Южинском переулке у Никитских ворот, на первом этаже старенького дома. Только на склоне лет удалось построить кооперативную квартиру, в которой ему уже не суждено было жить... Посещение дома Табакова было всегда чрезвычайным событием и могло произойти только по случаю какого-нибудь особо важного дела. Однажды мы с Наумом Эммануиловичем Полонским - одним из первых и прославленных его учеников -были приглашены зайти к нему, но явились на несколько минут раньше назначенного часа. Михаил Иннокентьевич встретил нас замечанием: "Это невежливо". Да, наверное, он был прав. Я невольно сопоставляю этику Табакова с манерами современных молодых людей, которые могут позвонить по моему телефону и сказать: "Позовите Докшицера", - словно не существуют ни "здравствуйте", ни "можно ли попросить", ни "пожалуйста"...

Как педагог Табаков мало занимался вопросами развития техники. Сила его метода заключалась в формировании звука, большим мастером которого был он сам. Он добивался певучего, объемного и стабильного звучания, на хорошем дыхании, звука динамичного, излучающего энергию при любом нюансе. Работа над звуком входила в регламент ежедневных занятий и была связана главным образом с исполнением длинных филированных звуков. Табаков называл их "белыми нотами" - в отличие от нот зачерненных.