Трубачи трубят тревогу

И действительно, хлестким, писарским почерком на аккуратно разграфленной лаковой поверхности задка была изображена вся арифметическая характеристика эскадрона — количество людей, лошадей, пулеметов, винтовок. Перенеся в блокнот все данные, Ратов скомандовал:

— Езжай и передай эскадронному распоряжение нового командира полка: если еще раз это повторится, нанюхается он гауптвахты.

Но ездовой, сдвинув на ухо черную кубанку, не тронулся с места.

— Чего стоишь? — спросил Ратов.

— А роспись? Нарисуй ее, адъютант, на спинке...

Угроза штабника подействовала. Назавтра рапортичка была доставлена не на роскошной пулеметной тачанке, а на... пулеметном щите. Так как эскадронный писарь — подросток Вася Осипов (ныне автодорожный работник во Львове) — не мог справиться с такой тяжелой  ношей, ее шутя доставил в штаб командир взвода Фридман, такой же крепыш, как наш адъютант.

Появление Фридмана с «рапортичкой» под мышкой вызвало дружный смех штабных писарей.

— Видать, товарищ адъютант, командиры не очень-то пугаются ваших угроз, — сказал я, наблюдая за веселым спектаклем. — А комиссару полка жаловались?

Ратов, многозначительно улыбнувшись, ответил вопросом:

— А вы разве еще не познакомились с нашим комиссаром?

...Но бумаги все же не было. И изобретательный Григорий Ивантеев придумал нечто новое, передав сразу же свой опыт другим подразделениям: ежедневные рапортички стали писать на бересте.

Отсутствие бумаги немало помучило штабников, но, без сомнения, по этой самой причине не было тогда у нас и бумажной волокиты.

Петр Ратов, закончивший краткосрочные командирские курсы, после некоторой стажировки в строю был на своем месте. Штаб держал в руках. Распоряжения командира своевременно и толково передавал в подразделения. В указанное графиком время представлял в высшие штабы необходимые сведения, рапорты и донесения. Здесь к нему, как к адъютанту, придраться нельзя было.

Но вот с общей грамотой у бывшего бурлака дела обстояли неважно. Однажды во время тактических учений, получив распоряжение информировать высший штаб о действиях полка, он составил донесение, из которого ничего нельзя было понять. Ратов дважды переписал документ, но с тем же результатом. Пришлось самому взяться за карандаш. Когда я оторвался от полевой книжки, чтобы показать своей «правой руке», как пишутся донесения, адъютанта вблизи не было. Он лежал под тенистым осокорем. Уткнувшись носом в рукав выцветшей гимнастерки, вздрагивая могучим бурлацким плечом, он сокрушался:

— Неужели я так и не научусь этой премудрости?

С трудом заставив бывшего бурлака взять себя в руки, я тогда же подумал: «Ну, голубчик, раз ты так близко принимаешь все это к сердцу, значит, будет из тебя толк».

Вернувшийся Кружилин подписал документ о сдаче полка. Я попросил показать боевую выучку части. Так как на полях росли высокие, почти в рост человека, хлеба, полк вывели за поселок, на выгон. Из всего, что удалось вывести, Кружилин едва сколотил эскадрон. Ясно, что ни о каком полковом учении не могло быть и речи. Наспех созданная строевая единица, как бы командиры ни старались, не могла без предварительной практики показать что-либо стоящее.

В подавленном состоянии мы возвращались в поселок. Вдруг Кружилин оживился. Какие-то искорки зажглись в его глубокосидящих грустных глазах. Он кого-то вызвал из строя и, что-то ему шепнув, послал вперед. Когда мы появились на единственной улице поселка, вдоль ее широкой части, напротив заводской конторы, кто-то уже расставил длинную шеренгу станков со свежей лозой.

Кружилин, отъехав в сторону, подал команду. Всадники, обнажив клинки, взяли к бою пики, один за другим стали отделяться от строя.

Искусство рубки и уколов, передававшееся с кровью из поколения в поколение, нигде не развито так высоко, как у природных казаков. Лоза, срезанная сильным и мгновенным прикосновением шашки, скользнув вертикально вниз, утыкалась свежим острием в землю. Пущенная вперед пика, проткнув вертикальное чучело, тут же ловко перехватывалась рукой, сильным толчком подбрасывалась вверх, летела вперед высоко над головой всадника, опережая его и коня, затем схватывалась на лету, и, послушная казаку, ударом вниз поражала «бегущего врага». Через секунду-две пика — это сильное оружие конницы — снова была готова к очередной комбинации уколов.

Кубанская молодежь — бойцы 97-го полка, наслышавшись от Очерета безусловно приукрашенных им рассказов о червонных казаках, решила показать и себя на своих пораженных чесоткой, плохоньких, но как-то сразу оживившихся лошаденках.