Трубадура

От гармонии мужской фигуры захватило дыхание. Плечи, спина, ноги… Идеальные ягодицы чуть светлее остального. Ноги же, наоборот, чуть темнее, потому что с волосками. У статуй волос не бывает. Но пропорции те же. Идеальные. От которых забываешь делать вдох. И пламя поднимается откуда-то снизу, от кончиков пальцев ног, которые вечно холодные.

Сначала Степан повернул голову. Посмотрел на нее через плечо. Наверное, увидел остолбеневшую гипсовую фигуру. Женскую. Потом улыбнулся и повернулся к ней. А-ля натюрель.

Собака. Греческая!

Тура только хлопала белыми ресницами. Слов не было.

Почему-то вспомнился альбом с античными статуями и вопрос матери, которая поинтересовалась у Клары Корнеевны, почему у мужских скульптур такое скромное мужеское достоинство? На момент разговора Туре исполнилось восемнадцать, а Клара Корнеевна уже находилась во власти возрастных деменций… В общем, разговор продолжился – про достоинства. И было сказано, что у древних греков размер ЭТОГО считался чем-то постыдным. И его сознательно преуменьшали при создании статуй. Торжество духовного над плотским. Идеи эллинизма и всё такое.

Стёпа оказался не совсем греком. То есть не греческой статуей. Одним местом он совершенно не соответствовал канонам древнегреческой скульптуры. Фиговым листком он бы не обошёлся. В лучшем случае – лопухом.

Обжигающее пламя охватило уже всю Туру. Колени, бедра, живот, грудь… Дышать стало трудно. Он смотрел ей прямо в глаза. Варвар, как есть. Собака греческая!

– Нравится?

Тура словно очнулась. Что это с ней? Материнские нимфоманские гены проснулись, точно! Наверное, нимфомания передаётся по наследству. Потому что сейчас Тура была практически готова сорвать с себя одежду и… И иного объяснения нет – тому, что она стоит и пялится. Пялится на то, что уже можно прикрыть только листом лопуха. И то – если лопух хорошо рос.

Она протянула Степану одеяло.

– Вот, возьми. – И бросила в него этим одеялом.

Он схватил и прикрылся. И стало вроде как легче дышать. И получилось повернуться и выйти.

Уже в спину прилетел звук. То ли смешок, то ли хмык. Не стала разбираться, просто дверью хлопнула.

Собака древнегреческая кудрявая!

– Ты что творишь!

Что творит, что творит… отжимается! Потому что в комнате места нет.

Стёпка недовольно приподнялся с пола.

– Что не так?

Тура в гневе застыла на пороге кухни.

– Ты хочешь быть изнасилованным?

– А ты собираешься? Я сопротивляться не буду.

Туре очень хочется отвести взгляд от накачанного мужского торса. Но не получается. Давид-мать-его-Микеланджело. Или Дискобол-чёрт-его-дери-Мирона.

– Я – пас. А вот Елена Прекрасная не устоит. – Тура демонстративно прошла мимо к раковине. Взяла чайник, налила воды. Чиркнула спичкой, зажгла газ. – Изнасилует тебя прямо тут, на кухне, не сходя с места. Мне-то всё равно. Лишь бы дед не услышал – не для его возраста потрясения. Слушай, трахай ее в комнате, а? И по возможности потише. Она шумная, как в порнухе – насмотрелась. Но можно же рот зажать…

Стёпа дослушивать не стал – накинул полотенце на плечи и вышел из кухни. И пообещал себе, что больше без футболки из комнаты не выйдет.

Но и это решение его не спасло от чаровницы Елены Падлны.

Вечером, после тренировки, Степан, еле живой, открыл ключом дверь квартиры. И тут же наткнулся на Елену Павловну. Та словно поджидала его в коридоре.

– Добрый… э-э-э… вечер. – Степан попытался изобразить уже отработанный манёвр «бочком по стеночке». Не сработало.

На Падловне было что-то блестящее, короткое и обтягивающее. В одной руке она держала бокал, в другой бутылку. Зрелище не для слабонервных.

– Добрый, Стёпочка, – мурлыкнула она. – Хотите бокал вина?

Вот после тренировки – самое оно. Лучше не придумать.

– Спасибо, но мне нельзя.

– Почему? – Она сделала удивлённые глаза, густо чем-то чёрным обведённые.

– Я спортсмен, у меня режим, – Стёпа попытался отделаться дежурной фразой.

– Неужели этот ваш режим никогда-никогда нельзя нарушить?

Елена Павловна привалилась плечом к стене, обширный бюст при этом едва не выпал из выреза прозрачной блузки с блескучими камушками. Не посмотреть даме в декольте было очень сложно. И Стёпа посмотрел. И подумал, что если женщина с такими буферами будет сверху и нечаянно грудями придавит – так и задохнуться можно. Тряхнул головой.

– Нет. У меня игра завтра. Простите, мне надо в душ.

Стёпа, выставив перед собой сумку как щит, бочком-бочком прошмыгнул мимо заградотряда в ванную. И там первым делом проверил крепость защёлки. Ничего, надёжная. Пришлось по второму кругу принимать душ. Под водяными струями на ум пришли слова Матуша. И еще почему-то возник вопрос – темнеют ли от воды волосы цвета льна? И еще он понял, что с Еленой Преужасной он окончательно испортил отношения. И с Турой как-то всё сложно в последнее время. Лишь профессор им доволен – каждый вечер радует лекциями. И то хлеб.

Проторчав в ванной минут тридцать, он боязливо выглянул в коридор – путь в его комнату был свободен.

В комнате Степан открыл ноутбук и включил скайп.