Трубка снайпера

— Как доберётесь до места охоты? — спросил Репин. — Мимо чего пройдёте, какие озера и пеньки минуете? Я должен точно знать, где вы остановитесь. Чтобы вас за фашиста не приняли наши. Понимаете?

— По-своему сперва зачну, — стиснул винтовку Номоконов. —Не сумлевайся. Однако, так буду добираться. Значит, свои ловушки под бугром, а потом сотни три шагов до воды.

— Двести метров от заграждения до первого озера, — поправил лейтенант. — Потом?

— У грязного места в сторону возьму, — повёл локтем Номоконов. — На эту руку.

— Почему?

— Иначе не пройдёшь, зыбун, на сухой рукав тронусь, там старая тропа.

— Как найдёте ночью перешеек? — посмотрел на карту Репин.

— Обыкновенно, — сказал Номоконов. — Я в темноте возле воды к сохатому подбирался, зверя обманывал. Щупай ногой землю и ходи.

— Дальше?

— Потом опять вода. Мелкая, с травой… Потом по кошеному можно, ровным ходом. На сухом месте окажусь — вот и есть бугорок с поломанным деревом. Круглый лес напротив — шагов сотни три.

— Островок леса, ельник, — сказал Репин.

— Ещё погляди, лейтенант. Не видно отсель, а за круглым лесом — падушка должна.

— Поляна.

— А там снова лес побежал, повыше… Сосняк на краю. Теперь снова погляди в бумагу, лейтенант. За сосняком канава есть. Большая, глубокая. Далеко тянется, должно, делянкам по трём.

— Овраг, — сказал лейтенант. — Это уже там, под немецким краем. Три тысячи двести метров до него, четыре квадрата пересекает. Чего мудрите? Бывали там?

— Нет, командир, — покачал головой Номоконов. — Это я на лес глядел. Здешний тоже признает — рассказывает. Вали сюда, говорит, за соснами большая канава есть, туда обязательно фашисты выйдут. Вот там… По-нашему, сидку будут делать, скрадок.

— Далековато, — не согласился Репин. — На первый случай давайте так. Вы пойдёте за передний край — до бугра со сломанным деревом. Заройтесь там, хорошенько осмотритесь днём, все обдумайте. Я пойду с вами, провожу. Только учтите: если собьётесь с маршрута, закружитесь, плохо укроетесь — немедленно отправлю в блиндаж.

— Ну-ну…

Хмурый, недовольно бормоча что-то про себя, Номоконов стал собираться. Развязав вещевой мешок, он вынул из него какой-то предмет и подошёл к лейтенанту.

— Свой, поди, возьму? — бережно развязывал солдат чистенькие тряпицы, закрывавшие большущий чёрный бинокль. — Вот он, гляди. Тоже голову чесал, не верил.

— Ух ты! — прищёлкнул языком Репин, рассматривая трофей. —Цейсовская штучка, многократная… Правильно, бинокль — офицерский! К делу приберегли, Семён Данилович, пригодится. Оказывается, вы давно в мой взвод собирались?

— Для тайги сохранял, для колхоза, — вздохнул Номоконов. — В наших местах с такой штукой богачом можно стать. Для охоты, для мирной жизни завернул, для общей пользы. А вот не видно своего села, далеко… Приходится доставать. Правду говоришь: давно думал за фронтовую охоту взяться, только подходящих командиров искал. Всяким не показывал своё оружие.

Веселее стало в блиндаже, а лейтенант нахмурился. Строго покашливая, долго наставлял он стрелков и ровно в полночь вывел их из блиндажа. Сапёры провели группу через проволочное заграждение, по проходу в минном поле. Все тихо разошлись в разные стороны. Лейтенант пропустил Номоконова вперёд и пошёл вслед за ним.

Вот и квадрат шестнадцатый.

Не знал зверобой цифр большого счета, не считал в тайге своих шагов, никогда не ходил с компасом. Ещё днём, метр за метром, он осмотрел все складки местности, запомнил канавы, бугорки, островки. Все было понятно и привычно: будто по чернотропу на зверя пошёл охотник. Повеяло сыростью, ноги ощутили влажную почву, первый клок камышей шаркнул по обмоткам, и Номоконов свернул влево. Теперь должен быть заболоченный, выкошенный летом лужок, здесь можно будет пройти между двумя озерками. Под ботинками тихо хрустнула жёсткая щётка срезанной травы. Все верно. Вода в прокосах, куст ивняка, возле которого когда-то отдыхали люди. Номоконов ощупал полусгоревший таганок из берёз и уверенно пошёл прямо. Ещё минуты на три хода… Рытвины, ухабы, ямки, наполненные жидкой грязью. Опять камыши, а за ними должна быть полоска воды. Номоконов остановился и подождал командира взвода.

Репину показалось, что чьи-то всевидящие глаза смотрят на него, хитровато прищуриваются. Только что лейтенант оступился и упал. Все время он двигался шумно и едва поспевал за солдатом, обходившим невидимые препятствия с ловкостью ночного хищника. Несколько раз терял лейтенант тень своего спутника, маячившую совсем рядом, и тогда приходилось останавливаться, прислушиваться. Шли в одинаковом темпе, но лейтенант тяжело дышит, покашливает, и в сапогах полно воды, а солдат — вот он, все такой же лёгкий на ногу, спокойный. Нет, этот не закружится…

— Дальше глубоко, — тихо заговорил Номоконов. — Травы в бинокль не видел, бельё скидавать надо. Однако шагай назад, лейтенант, теперь сам дойду.

— Конечно, — сказал Репин.

— Может, поближе пустишь, к канаве? — спросил Номоконов, ощутив тепло в коротеньком слове командира. — Не впервой выходить к фашистам. Чего канителиться?