Да, впервые в жизни написали в газете и о Семёне Номоконове. Радостно забилось сердце солдата, в памяти всплыли картины боя, который произошёл совсем недавно. Захотелось, чтобы об этом бое стало известно в далёком Нижнем Стане. Сердце потребовало послать семье первый фронтовой привет.
— Помогай, Миша, — попросил Номоконов.-Я ведь того… Ещё не откликался с фронта. Не знают про меня в деревне, потеряли, поди?
— Неужели?!
Не удивляйся, молодой солдат. И в этом деле такая привычка у твоего наставника, охотника, таёжного человека. Разве пишут зверобои жёнам, наладившись куда-нибудь на дальний промысел? Добрая весть об охотнике сама прибежит на стойбище — такой обычай у рода хамнеганов. А худым да пустым письмом чего беспокоить родных? Нет, не железное сердце у Номоконова. Тревожится оно за ребятишек да за жену Марфу, хочет быть вместе с ними. Говорил на митинге председатель колхоза, что не пропадут семьи тех, кто отъезжает на фронт, и Номоконов крепко верит этому. В колхозной семье его родные, вместе со всеми! Да, не пропадут! А о себе чего было писать? И как? Руки солдата твёрдо держат винтовку, а с карандашом никак не справляются. Долго не пришлось учиться, только и умеет Номоконов что складывать из палочек свою фамилию. Ничего… Есть кое-какие боевые дела — можно поведать о них родным людям, есть верный фронтовой друг — поможет написать.
— Только погоди, Миша, — задумался Номоконов. — Маленько ошиблись в газете.
Скучно в палате. Разговаривать не разрешают, курить, вставать. Нет во фронтовом госпитале электричества, и вечерами на тумбочке горит свеча. Пока не видит сердитая сестра, можно нагреть на пламени кончик иголки и пустить по палате маленькие дымки.
Ошиблись в газете, ошиблись… Почти весь боезапас истратил в это утро солдат. Знающие люди есть в селе. Белых били, японских самураев, а в мирные годы на охоте в тайге не портили шкурок, в глаз зверю старались угадать. Это как, скажут, шестерых, если трижды поднимались враги в атаку? Все как есть подсчитает зверобой, каждого фашиста отметит на своей курительной трубке, а уж потом продиктует.
Точно наяву видит солдат возле себя ворох расстрелянных гильз, боевых товарищей, лежавших рядом, белое поле, усеянное трупами, благодарный взгляд своего брата-пехотинца, стрелявшего из ручного пулемёта. Полузасыпанный землёй, закопчённый, он оглянулся на подоспевших снайперов, радостно блеснул глазами, ударил по врагам длинной очередью… А вот первого фашиста, который упал от его пули в тот день, никак не может припомнить Номоконов.
Как началась схватка — это цепко держится в памяти. Ещё вечером всех предупредили, что немцы проделывают проходы в заграждениях, над позициями полка часто появлялись самолёты-разведчики. Всю ночь не спал лейтенант Репин: тщательно проверял снаряжение стрелков, объяснял задачи, подбадривал солдат, выводил их в засады. Оставшиеся в блиндаже спали в полушубках, держа под рукой патроны.
Едва забрезжил рассвет, подняли по тревоге и отдыхающих. Передний край грохотал — немцы начали артподготовку. Земля содрогалась от разрывов, осколки решетили снег, свистели над головами. Залегли снайперы, потом поднялись, ринулись за своим командиром, исчезнувшим в вихрях поющего металла, земли и снежной пыли. Навстречу бежала группа испуганных солдат. Потрясая винтовкой, лейтенант Репин бросился к ним, задержал. Все окопались, укрылись, а когда вражеские артиллеристы перенесли огонь в глубину, стали продвигаться к первой траншее — оттуда позвали на помощь.
Лейтенант Репин оказался рядом с Номоконовым. Маленький, ловкий, он перебегал от воронки к воронке, зорко всматривался вперёд, звал за собой. Слева бежал Поплутин, что-то кричал. Канатов и Тувыров упрямо шли в рост. В какой-то миг заметил Номоконов, что через огневую завесу прорвались почти все, догнал командира и вместе с ним скатился в траншею.
Очень нужна была пехотинцам подмога маленькой группы снайперов. Номоконов прилёг у бревна, выброшенного взрывом на бруствер, отрыл под ним небольшую ямку, просунул винтовку и осмотрелся.
Ещё никогда он не видел столько целей!
Колыхалась и кипела долина. Размахивая автоматами, падая, увязая в снегу, снова поднимаясь, шли в атаку немецкие солдаты.
В самой их гуще, стреляя из орудий, неторопливо двигались танки. Белая цепь, только что положенная огнём на снег, снова поднялась и неудержимо приближалась.
Никак не может вспомнить Номоконов, сколько выстрелов сделал он в эту минуту. Видит солдат «пустые коридоры», появлявшиеся в цепях атакующих, слышит дикие крики гитлеровцев, стрекот автоматов. Перевалив канаву, смяв заграждения, немецкие танки подходили к траншее. Номоконов несколько раз выстрелил в солдат, бежавших рядом с железным зверем, и швырнул гранату.