Трудная проблема сознания

Сразу хочу сказать, что такие объяснения истоков здравого смысла кажутся мне вполне убедительными, и в этой книге я присоединяюсь к ним. При этом под принципами здравого смысла я в первую очередь буду понимать именно положения, необходимо связанные с устройством наших познавательных способностей. Таких положений, разумеется, может быть много, но не исключено, что какие-то из них можно будет редуцировать к другим. Поиском основоположений здравого смысла нам сейчас и предстоит заняться. И прежде всего надо конкретизировать понятие познавательных способностей, из устройства которых, согласно предположению, должны вытекать принципы здравого смысла. Если, к примеру, согласиться со сторонниками модульной теории сознания и эволюционной психологии, то окажется, что познавательные способности есть не что иное, как когнитивные модули в мозге, играющие определенную адаптивную роль. И если это так, то изучать познавательные способности можно исключительно эмпирически — философия с ее концептуальным анализом попросту лишается работы. Но, на мой взгляд, какая — та часть работы все же может быть проведена и априори.

Все дело в том, что в человеческом познании, поскольку оно нацелено на факты, а не на логические соотношения, есть одна подлинно универсальная черта, а именно: все это познание построено на переносе прошлого опыта на будущее, как прекрасно показал еще Юм.

Действительно, любое суждение, которое мы выносим о вещах — постольку, поскольку высказанное в них не отражает то, что непосредственно дано в чувствах, а выходит за пределы наличного, — подразумевает уверенность в правомерности определенных ожиданий. Скажем, если я говорю: «Это хрупкая вещица!», это значит, что я ожидаю, что в определенной ситуации с ней произойдет то-то и то-то, а именно что она разобьется. Можно взять наугад любой пример суждения о фактах (но, повторю, только такого, где дело не ограничивается описанием непосредственно данного), и в нем обнаружится то же самое. Итак, очевидно, что в подобных (синтетических) суждениях о фактах неявно утверждается нечто о будущем. Но априори, как опять же давно известно, нельзя достоверно, сконструировать будущее, так как подобное конструирование возможно лишь в ситуации, где нет альтернатив, а будущее всегда можно мыслить альтернативно. Значит, наши суждения о будущем базируются не на априорных размышлениях, а на переносе на будущее уже имеющейся у нас — т. е. почерпнутой в прошлом опыте — информации.

Таким образом, если мы убеждены в чем-то касающемся фактов или попросту вещей и их свойств, то мы должны быть убеждены и в правомерности переноса прошлого опыта на будущее. Т. е. мы должны быть убеждены в соответствии прошлого и будущего.

Откуда берется это убеждение? Речь в нем не идет о чем-то самоочевидном, да и из опыта нельзя генерализировать тезис «будущее соответствует прошлому», так как подобное обобщение возможно лишь при предположении соответствия прошлого и будущего.

Юм, который впервые произвел анализ веры в соответствие прошлого и будущего, полагал, что она проистекает из привычки как одного из врожденных принципов человеческой природы. Иногда он высказывался в таком ключе, будто этот принцип — состоящий именно в склонности переносить прошлый опыт на будущее — имеет характер инстинкта. Подобное понимание выглядит вполне современно и хорошо вписывается в контексты эволюционной психологии.

Не исключено, однако, что, рассуждая о склонности переносить прошлое на будущее как особом когнитивном инстинкте, Юм все же несколько переусложнил картину. Можно попробовать показать, что убеждение в соответствии прошлого и будущего с неизбежностью проистекает из самого устройства человеческого сознания. Но прежде чем мы сделаем это, хочу предупредить читателей, что следующие страницы могут вызвать некоторые затруднения, так как все доводы будут разворачиваться в феноменологической плоскости, и, более того, сама эта феноменологическая плоскость будет не совсем обычной для феноменологических работ, так как это будет не дескриптивная феноменология, характерная, к примеру, для Г уссерля, а аргументативная, или аналитическая, феноменология, с давних пор привлекавшая мое внимание [37].