Трудная проблема сознания

Как же можно показать нереференциальную природу ментальных терминов? Разве такое допущение не контринтуитивно? Разве не означает оно отрицание реального существования боли и радости, желаний и убеждений как специфических приватных феноменов? Деннет согласен с тем, что он идет против интуиций. Он согласен, что людям кажется, что они обладают приватными состояниями. Здесь, как мы видим, он в полной мере следует Райлу. Но даже анализ некоторых нементальных слов демонстрирует, что обыденные интуиции не всегда гарантируют истинность основанных на них утверждений. В качестве примера Деннет [28] и рассматривает слово «голос». На первый взгляд очевидно, что на вопрос «существуют ли голоса?» — разумеется, не те, что слышались Орлеанской деве, — надо отвечать положительно. Но что такое голос? — спрашивает Деннет. Четкое определение трудно отыскать, так как самое правдоподобное из них: «членораздельные звуки, издаваемые вибрацией голосовых связок» (я обобщаю целый ряд деннетовских вариантов) легко отбрасывается, учитывая то, что голоса могут передаваться, к примеру, по радио. Подобная размытость значения, впрочем, характерна для большинства слов, и для Деннета это лишь повод продемонстрировать особенности его подхода. Из неясности значения слова «голос» не надо делать вывод, что голоса — некие неуловимые, хотя и в полной мере реальные сущности. Скорее, надо пойти против интуиции, которая, как видно, может и сбивать с толку, и заключить, что у этого слова вообще нет прямого референта и что оно обладает значением лишь в качестве составной части более широких идиоматических контекстов, которым можно подыскать физические соответствия.

То же самое могло бы иметь место и с терминами ментального словаря. Если бы удалось показать, что эти слова всегда включены в определенного рода контексты вроде смартовского «опыта наличия образов» и что эти контексты допускают переопределение в терминах физических состояний мозга, то тезис о несуществовании референтов ментальных слов, т. е. о несуществовании особых ментальных сущностей сам получил бы право на существование, несмотря на свою контринтуитивность. Впрочем, Деннет не забегает вперед. Он предлагает начать с нейтрального рассмотрения ментальных терминов и посмотреть, можно ли в принципе надеяться на переопределение их контекстов на языке физической науки. Более того, по сути он предлагает исходить из установок сторонников тези — са о реальности ментальных состояний и их резком отличии от физических явлений. Говоря на эти темы, такие феноменологически настроенные мыслители с подачи Брентано и Гуссерля обычно апеллировали к понятию интенциональности как сущностному свойству ментального. Деннет принимает вызов, соглашается с этим утверждением и приступает к обсуждению природы интенционального отношения.

В слове «интенциональное» в английском, да и в русском языке слышится как «намеренное», так и «нацеленное на что-то». Близость этих смысловых оттенков, впрочем, очевидна, хотя второй имеет более широкий охват: нацеленность можно понимать как направленность на предмет, как наличие какого-то содержания. Именно этот момент обыгрывает Деннет. Ментальные состояния, признает он, — это такие состояния, в которых есть содержание, «контент». К примеру, желание — это не просто желание, а желание чего-то, надежда — это надежда на что- то, восприятие — восприятие чего-то, и т. п.

«Чтойность» во всех этих формулах как раз и выражает предметную, контентную сторону соответствующих состояний. Констатация контентной природы ментальных состояний позволяет Деннету конкретизировать его неорайловскую программу физикализации последних. Чтобы показать возможность перевода ментального языка на язык физических процессов, надо по меньшей мере убедиться в том, что эти процессы могут быть истолкованы таким образом, что можно будет по праву приписывать им какое-то содержание, значение.

Разумеется, приписать какое-то значение можно любым физическим событиям — средневековые авторы любили развлекаться в подобном ключе. Но есть ли такие ситуации, когда, отвлекаясь от всякой произвольности, можно сказать, что некие физические процессы действительно значат то-то и то-то, несут такой-то и такой-то контент? Если такие ситуации могут быть обнаружены, то якобы непроходимая пропасть между интенциональными ментальными и неинтенциональ — ными физическими состояниями будет преодолена — именно потому, что важнейшее свойство ментального, интенциональ — ность, контентность, окажется совместимым с функционированием сугубо физических систем. Это и означало бы принципиальную возможность перевода контекстов ментальных терминов на физикалистский язык и отрицания наличия у этих ментальных терминов особых нефизических референтов, т. е. попросту означало бы демонстрацию возможной иллюзорности нашего сознания.