Она, конечно, знала про усыновление, но не посчитала нужным сообщать и это тоже.
— Тетя у нее совсем в тяжелом состоянии, сестре лучше, но до «хорошо» там очень далеко. Ксюшка на двух работах пашет, в лаборатории и комендантом, да еще дома и в больнице разгребает.
— А мы ее лабораторными работами загрузили… — покачал головой Коля. — Почему же она сразу не сказала?!
— Ты с ней первый день знаком? — ответила встречным вопросом Женя.
После повисшей паузы она добавила:
— Ладно, я все рассказала, что сама знаю. Давайте собирать лагерь, скоро выдвигаться домой. Сегодня пробки будут, лучше выехать пораньше.
Ребята задумчиво принялись собираться. Расспросами меня не мучили, за это я была признательна. Я знала также, что никто из них не станет болтать налево и направо о моей ситуации. Теперь, когда им все было известно, мне вдруг стало легче, также как тогда, когда узнала Вересная. Объяснить это было сложно, потому что я вовсе не искала сочувствия и не хотела помощи, и так уже слишком многих вовлекла в свои проблемы. Но, тем не менее, я почувствовала облегчение от того, что теперь они знали правду.
Поездка пошла мне на пользу, вернувшись домой я с новыми силами взялась за дела. Пришлось нанять вторую сиделку — Танремия вернулась в институт, а Джури с наставницей теперь находились в разных палатах, одна Лариса не могла уследить за обеими. Снова выручила Тамара Викторовна, по моей просьбе отыскав бывшую коллегу, недавно вышедшую на пенсию, она теперь присматривала за наставницей.
— Ксения, мне очень жаль, но… готовьтесь к худшему, — предупредил Евстигнеев.
— Есть еще какие-нибудь возможности? Самые фантастические, за любую цену… — спросила я с отчаянием.
— Боюсь, что нет, — честно сказал он. — Я могу назвать много вариантов, начав с традиционной медицины и заканчивая религиозными ритуалами. Но шансы, что это поможет, стремятся к нулю. Решать вам, но я думаю, не нужно мучить ни себя, ни ее. Иногда нужно просто отпустить.
— Может быть вы правы…
— Простите меня, — вдруг сказал он.
— Мне не за что вас прощать. Вы спасли мою сестру, а то, что не смогли спасти тетю… это не ваша вина, я понимаю.
Он кивнул и тихо отошел к медсестрам, отдать распоряжения.
— Бедная девочка, — вздохнула Тамара Викторовна, — вся измучилась.
— Иногда я думаю, что быстрее бы уже все закончилось, — мрачно сказал Евстигнеев.
Плохие новости соученицы приняли на удивление стойко. Должно быть, подсознательно мы давно поняли, что наставница вряд ли выживет и были к этому готовы, насколько возможно. Все пришли к единому мнению, что Джуремии пока знать ни о чем не стоит, пусть хоть немного придет в себя. Ее мир и так изменился чересчур сильно.
— Я буду говорить с Элиремией и Оксаремией, нам должны найти хотя бы одну смерть на замену, — сообщила я девочкам. — Будем надеяться, что это будет полноценная старшая или наставница.
— Ты наша старшая, Ксюар, — сказала Лузза.
Я покачала головой.
— Вы прекрасно понимаете, что это не так. Мы протянули эти два месяца и протянем еще, но под моим руководством группа лишена перспектив.
— О каких перспективах ты говоришь?
— Об обычных. Одежда будет изнашиваться, техника ломаться, дом требовать ремонта, мы болеть и нуждаться в лечении… да и наконец, хотя бы в маленьких радостях. Все это обеспечить я не готова. Лузза, у нас просто есть нормальные человеческие потребности, их нельзя игнорировать.
— Но мы не люди, Ксюар…
— Мы люди, — устало сказала я, вставая из-за стола. — Иначе бы мы не смогли делать то, что делаем.
В комнате наставницы я достала свечу из тумбочки и поднесла к ней спичку. Воск затрещал, задымил, а затем фитиль загорелся ровным спокойным пламенем. Всю ночь я просидела, глядя на огонь, пока свеча не догорела и не угасла, оставив меня в кромешной темноте.
Это была последняя свеча наставницы.
Глава 30
Двадцать восьмого сентября начался отсчет последних суток жизни наставницы. А может быть ей оставалось еще меньше: если случится что-то, что усилит дисбаланс, она будет обречена в ту же минуту. Теперь я отчетливо чувствовала и оценивала эти детали, что не делало мою жизнь легче. Девочек я отправила домой, им было тяжело оставаться в больнице. Но никто не пошел на работу или учебу, оставаясь дома в ожидании новостей, сама я тоже отпросилась из института и сидела рядом с наставницей. Дисбаланс, очевидно, в свою очередь влиял на нее, потому что показатели стремительно ухудшались и Евстигнеев, даже не имея чувств смерти, полагал, что ей осталось не больше пары дней.
— Ксюар, я сделаю это сама, — Элиремия дежурила, но, несмотря на загруженность, старалась хотя бы раз в час появляться и осведомляться о наших делах.
— Это должна сделать я.
— Ты не готова к такому.
— Я готова.
Вернувшись через час, она попыталась отправить меня на обед, но я наотрез отказалась, не желая уходить даже на минуту. Элиремия исчезла, вернулась вместе с Оксаремией, должно быть, надеясь на ее авторитет, но для меня сейчас авторитетов не было, для меня существовала лишь умирающая наставница. Оксаремия не стала ничего приказывать или отчитывать за непослушание.