Трудно быть богатой

Сергей Сергеевич кашлянул, потом спросил, могу ли я ему сказать, где мы находимся. Я молчала какое-то время, потом взяла с него слово, что он никому этого не скажет, и продиктовала номер телефона на вилле, записанный на аппарате.

— Только пожалуйста, Сергей Сергеевич, никому…

— Да не бойтесь, Оля! Только скажите: вы верите тому человеку, у которого гостите?

— Не знаю… Я вообще не знаю, кому верить.

— А мне?

— Вам — верю. У вас в этом деле нет корыстного интереса.

Майор крякнул, а потом предложил мне хотя бы раз в день звонить ему и сообщать, что со мной все в порядке.

Например, в двенадцать дня.

— В двенадцать мы на пляже. Вечером, часов в шесть. По времени Питера. А вообще — лучше в девять, когда мы уже точно дома.

На том и порешили.

* * *

Вечером, когда дети смотрели телевизор, а я сидела за компьютером, прибежал московский мальчик, чей папа пару часов назад прилетел в гости, и сказал, что родители приглашают нас к себе.

— Мама, пошли! Хватит работать! — заканючили дети.

Я выключила компьютер и мы отправились к новым знакомым, проживавшим метрах в пятистах от нашей виллы.

Вечер прошел гораздо лучше, чем я предполагала. Муж моей новой знакомой оказался очень приличным человеком (может, его обычным занятием, конечно, и является прижигание паяльником и выпускание наружу мозгов несговорчивых клиентов, но я ведь об этом не знала?), да и при нем его супруга вела себя совсем по-другому. Дама казалась очень милой и благовоспитанной, сына не собиралась ни убивать, ни душить, ни топить. Мужа гладила то по руке, то по шее сзади, изображая из себя этакую ласковую кошечку.

Домой мы засобирались около одиннадцати, когда Катька начала зевать. Летом и вообще в каникулы мои дети ложатся поздно, но, видимо, усталость все равно сказывалась. Витька, правда, собирался еще посмотреть телевизор. А я… Я пока не решила, буду работать или сразу же лягу спать. Почему-то после принятия алкоголя внутрь мне сложно придумывать новые сцены, хотя один знакомый писатель (или считающий себя таковым) страшно удивился, узнав, что я пишу только трезвой. «Не приняв стакан, творить нельзя, — учил он меня, подняв указательный палец вверх. — Какая ж ты после этого писательница? Знаешь, как был написан мой лучший роман? На пиве. И только на пиве. Ни строчки трезвым!» Потом этот товарищ перешел на более крепкие напитки и в прошлом году уже был замечен с ножом в руке, с которым бросался на коллег по перу. А книги… Книги выходить перестали.

Мы пошли назад по пляжу, сняв обувь. Вода была теплой, дети весело смеялись, я тоже чувствовала себя не женщиной за тридцать с двумя детьми-подростками, а молодой девчонкой. Не хватало одного: любимого мужчины. Как было бы хорошо, если бы сейчас кто-то шел рядом, обнимая меня за плечи… Прижал бы к своей мощной груди, накрыл мои губы своими…

От мечтаний меня оторвал напряженный шепот сына:

— Мама, посмотри!

И Катька, и Витька впились в мои руки с двух сторон.

На нашей вилле горел свет, хотя я была уверена на сто процентов, что все выключила.

Внизу живота появилось неприятное ощущение, предчувствие чего-то нехорошего…

— Мама, а чья это вилла? — вдруг спросил Витька — после более чем недельного проживания на ней.

Я не знала, что ответить.

— От чего мы скрываемся? — Катька тоже решила удовлетворить свое любопытство. — И от кого?

Если бы я сама знала ответы на все эти вопросы…

Но что я так переживаю? Ведь это вполне мог прилететь Мурат Хабибуллин — это же его вилла или послать кого-то из своих парней. Но он бы, наверное, позвонил… Не посчитал нужным? Я вообще спасибо должна ему сказать за такой отдых…

— Мама, мы так и будем тут стоять? — в Катькином голосе послышались недовольные интонации. — Я писать хочу.

Идти все-таки следовало. Брать или не брать детей?

— Подождите здесь, — сказала я. — И если меня не будет через…

— Мы пойдем с тобой, — сказал Витька.

— Мы пойдем с тобой, — повторила Катька и еще крепче вцепилась мне в руку.

В конце концов, не будут же нас тут убивать? Ведь другое государство, отнюдь не наш бардак и связей тут таких, как в Питере, наверное, нет даже у Мурата.

Держа детей за руки, я направилась к дому.

За окном спальни наверху мелькнул силуэт. Мужчина!

Мы вошли в дом и дети сразу же кинулись в столовую. За обеденным столом, за которым мы сами обычно ели, сидел Камиль Хабибуллин и уплетал сваренный мною сегодня борщ: дети заказали, так как соскучились (в смысле по борщу).

При виде нас у Камиля из рук выпала ложка и он уставился на нас, открыв рот.

Первой молчание нарушила Катька:

— Правда мама очень вкусно готовит? — защебетала дочь. — Мы же вас к нам приглашали. А вы надолго приехали? А помните, как вы нам сюрприз обещали? Вы нам что-нибудь привезли?

Я стояла молча. Неужели отец его не предупредил? Или Мурат вообще не знает, что его сын здесь? Катька продолжала что-то болтать. Витька молчал, бросая взгляды то на меня, то на Хабибуллина. Мы с Камилем теперь неотрывно смотрели друг на друга, так пока и не произнеся ни слова. Наконец он встал и сказал, глядя только на меня:

— Здравствуй.