Трудно быть богом. Хищные вещи века

Она закрыла глаза и опустила подбородок на сплетенные пальцы.Вид у нее был какой-то наглый и обиженный одновременно. Я попытался ее расшевелить, но она перестала обращать на меня внимание и вдруг снова принялась орать: «Бармен! Пить! Ба-армен!» Я поискал глазами Вузи. Ее нигде не было видно. Кафе стало пустеть. Все куда-то заспешили. Я тоже слез с табурета и вышел. По улицам потоком шли люди. Все они шли в одном направлении, и минут через пять меня вынесло на площадь.Площадь была большая и плохо освещенная — широкое сумрачное пространство, окаймленное световым кольцом фонарей и витрин. И она была полна людьми.

Люди стояли вплотную друг к другу, мужчины и женщины, подростки, парни и девушки,переминались с ноги на ногу и чего-то ждали.Разговоров почти не было слышно. То там, то здесь разгорались огоньки сигарет, озаряя сжатые губы и втянутые щеки. Потом в наступившей тишине начали бить часы, и над площадью ярко вспыхнули гигантские плафоны. Их было три: красный, синий и зеленый, неправильной формы, в виде закругленных треугольников. Толпа колыхнулась и замерла.Вокруг меня тихонько задвигались, гася сигареты. Плафоны на мгновение погасли, а затем начали вспыхивать и гаснуть поочередно: красный-синий-зеленый, красный-синий-зеленый…

Я ощутил на лице волну горячего воздуха, вдруг закружилась голова. Вокруг шевелились. Я поднялся на цыпочки. В центре площади люди стояли неподвижно; было такое впечатление, словно они оцепенели и не падают только потому, что сжаты толпой.Красный-синий-зеленый, красный-синий-зеленый… Одеревеневшие запрокинутые лица, черные разинутые рты, неподвижные вытаращенные глаза. Они там даже не мигали,под плафонами… Стало совсем уже тихо,и я вздрогнул, когда пронзительный женский голос неподалеку крикнул:«Дрожка!» И сейчас же десятки голосов откликнулись:«Дрожка!Дрожка!» Люди на тротуарах по периметру площади начали размеренно хлопать в ладоши в такт вспышкам плафонов и скандировать ровными голосами: «Дрож-ка! Дрож-ка! Дрож-ка!» Кто-то уперся мне в спину острым локтем.На меня навалились,толкая вперед,к центру площади,под плафоны. Я сделал шаг, другой, а затем двинулся через толпу, расталкивая оцепеневших людей.Двое подростков,застывших,как сосульки,вдруг бешено забились,судорожно хватая друг друга, царапаясь и колотя изо всех сил, но их неподвижные лица по-прежнему были запрокинуты к вспыхивающему небу… Красный-синий-зеленый, красный-синий-зеленый. И так же неожиданно подростки вдруг замерли. И тут, наконец,я понял,что все это необычайно весело.Мы все хохотали.Стало просторно, загремела музыка. Я подхватил славную девочку, и мы пустились в пляс, как раньше, как надо, как давным-давно, как всегда, беззаботно, чтобы кружилась голова,чтобы все нами любовались,и я не отпускал ее руки, и совсем ни о чем не надо было говорить, и она согласилась, что шофер- очень странный человек.Терпеть не могу алкоголиков,сказал Римайер,этот пористый нос — самый настоящий алкоголик,а как же «Девон»,сказал я,как же без «Девона»,когда у нас замечательный зоопарк, быки любят лежать в трясине, а из трясины все время летит мошкара,Рим, сказал я, какие-то дураки сказали, что тебе пятьдесят лет,вот еще вздор какой,больше двадцати пяти я тебе не дам, а это Вузи,я ей про тебя рассказывал,так я же вам мешаю,сказал Римайер, нам никто не может помешать,сказала Вузи, а это Сус, самый лучший рыбарь, он схватил ляпник и попал скату прямо в глаз, и Хугер поскользнулся и упал в воду, не хватает,чтобы ты потонул,сказал Хугер,гляди, у тебя уже плавки растворились, какой вы смешной, сказал Лэн, это же есть такая игра в гангстера и мальчика, помните, вы играли с Марией… Ах, как мне хорошо, почему мне еще никогда в жизни не было так хорошо,так обидно,ведь могло быть так хорошо каждый день, Вузи, сказал я, какие мы все молодцы, Вузи, у людей никогда не было такой важной задачи,Вузи,и мы ее решили,была лишь одна проблема, одна-единственная в мире,вернуть людям духовное содержание, духовные заботы, нет, Сус, сказала Вузи, я тебя очень люблю,Оскар,ты такой славный,но прости меня, пожалуйста, я хочу, чтобы это был Иван, я обнял ее и догадался, что ее можно поцеловать, и я сказал, я люблю тебя…

Бах! Бах! Бах! Что-то стало с треском лопаться в ночном небе, и на нас посыпались острые звонкие осколки, и сразу сделалось холодно и неудобно. Это были пулеметные очереди. Загремели пулеметные очереди. «Ложись, Вузи!» — заорал я, хотя еще ничего не сообразил, и бросил ее на землю, и упал на нее, чтобы прикрыть от пуль, и тут меня стали бить по лицу…