Трудно быть другом

Эту пепельницу еще дед привез то ли из Китая, то ли из Японии. Морская раковина розового цвета сидит на мраморной подставке, сделанной в виде ладони. Дед и отец не курили, это уже Алиса стала использовать раковину по полной программе и всегда оставляла в ней вонючие чинарики.

Ромка сразу увидел, что под пепельницей белеет листок бумаги. Он не любитель совать нос в чужие тайны, но тут понял, что записка эта и к нему имеет отношение. Иначе зачем она будет так вызывающе торчать на кухонном столе.

«Кирилушка! Я ужасная, мерзкая, но ничего не могу с собой поделать… Ты должен меня понять! Мои чувства к тебе иссякли, выдохлись. Мы должны расстаться, чтоб уже не мешать жить друг другу… Ты удивительно замечательный человек, Кирилушка, но сердцу не прикажешь… Прости меня и забудь, забудь… Мы не созданы друг для друга! Прости. Алиса».

Вот и врезали Циркулю по носу! А на что тот мог рассчитывать? Видимо, он был не в курсе, что у Алисы никто из «гостей» обычно не задерживался более двух недель. Сейчас и так уже явный перебор – почти месяц! Рекорд! Мировой! Бронзовая… нет, серебряная медаль!

Ромка с аппетитом навернул гречневую кашу. Достал из холодильника кусман сала – сам солил по рецепту тети Кати! С чувством умял кусочек. Еда у спортсмена должна быть простой и высококалорийной. И вкусной! Так учил его Важен. А что может быть вкуснее черного хлеба с соленым сальцем вприкуску?! А сверху чесночнику!

Ушел к себе и дверь в свою комнату закрыл покрепче, чтоб не слышать, как Циркуль будет сматывать удочки, когда приползет домой и ознакомится с уведомлением от великой актрисы.

Было уже довольно поздно, когда донесся какой-то стук. Ромка приглушил музыку и прислушался: явно кто-то что-то долбит молотком. И здорово долбит!

Вышел и был потрясен: Циркуль как ни в чем не бывало что-то мастачил на кухне, где на полу лежали стамески, дрель, доски.

– Привет! Прямо вовремя пришел! – Глаза у Циркуля, видимо, были на затылке, потому что Ромка тихо вошел и стоял у него за спиной. – Будь добр, подай молоток.

– Привет, – ответил Ромка, как автомат.

Он никак не мог врубиться в пейзаж на кухне. Взглянул на стол – записки нет. Прочел, значит. Ознакомился с содержанием. А где же выводы? И почему не смотался?

– Теперь, прошу, подай мне вон ту симпатичную дощечку, – попросил Циркуль, тюкая молотком. Будто сто лет они вместе что-то мастерили.

Ромка подал доску. На самом деле красивая, полированная.

– По-твоему, что это за доска?

– Не знаю. Доска как доска…

– Не-ет, это… Мы из нее сейчас сотворим хорошую полочку.

– Зачем?! – вырвалось у Ромки.

– Хороший вопрос… – Циркуль взял дрель. – Я уже давно принес эту доску, но все как-то не хватало времени. В такой кухне должна быть приличная полка, разве не так? Ты, конечно, прочел записку?

– Прочел.

– И тебе теперь совершенно непонятно, почему я еще здесь…

– Страшно удивляюсь, – кивнул Ромка.

– Я и сам удивляюсь, если честно. Но, понимаешь, у меня уж такой идиотский характер: я ужасно не люблю бросать уже начатое. Краску хорошую принес – надо кое-что подкрасить. Вот и решил: закончу, что планировал, и всё, «закроем буфет», как говорит один мой знакомый. Или я тебе очень мешаю?

– Нет, не мешаете. Просто… – Ромка пожал плечами. – Алисе все эти тумбочки, полочки до самой высокой лампочки.

– Ну, это ее личное дело. И уже несколько из другой оперы.

За таким странным разговором Ромка даже не заметил, как на стене появилась полка. Вписалась она в кухню идеально.

Вот таким макаром и пошел день за днем, вернее, вечер за вечером, потому что Циркуль поздно возвращался со своим тяжеленным кофром, тогда и начинал стучать молотком, жужжать дрелью. Он теперь вовсю занялся дверью на кухне: ее от древности всю перекосило и это портило весь пейзаж.

Они почти не общались. Только на уровне «привет», «подай», «подержи».

Ну а тот день Ромка плохо помнит. В школе почти всех свалила какая-то гадость с температурой. Хруст на уроке зашелся кашлем и поплелся домой. Барабан хвалился, что молотит в день по две головки чеснока и никакая зараза его не возьмет, и ходил очень гордый, но тоже сковырнулся и залег на койку.

Ромка на уроке почувствовал страшную слабость. Домой причапал на полусогнутых, добрался до своей «пещеры» и плюхнулся на диван.

Что происходило дальше, он помнит какими-то бессвязными обрывками. Уже потом обо всем ему рассказал Циркуль.

У Кирилла в тот день с самого утра было паршивое настроение. Он понимал, что уже пора уходить. Осталось вбить пару гвоздей в дверь – и можно сегодня же ехать домой. Мать там одна, мучают ее искореженные артрозом суставы, да еще страшно переживает, что беспутного сыночка никак не женить. Все друзья обзавелись семьями, а он носится по белому свету с фотоаппаратом. И сейчас он ей толком не мог объяснить, что с ним происходит. А что объяснять? Что сбрендил, встретив бесподобную женщину? Перестал трезво соображать?