Трудно отпускает Антарктида

– Молчать! – Я ударил кулаком по столу с такой силой, что подскочили тарелки. Из спальни вышел Андрей и сел за стол напротив меня. Все притихли. – Насчет игры в благородство, Груздев, я с вами спорить не стану, думайте, как хотите. Речь пойдет о другом. К великому сожалению, Пухов, у меня нет возможности немедленно с вами расстаться. И с некоторыми другими, которые по нелепой случайности стали полярниками, хотя душа у них… цыплячья! Повторяю, мне очень жаль, на сию минуту такой возможности нет. Но пока мы вместе, Пухов, вы будете делать то, что вам прикажут. С отвращением, с проклятьями по моему адресу, но будете!

Из радиорубки высунулся Скориков.

– Николаич, «Обь»!

Разговор был короткий. За ночь «Обь» прошла миль двадцать на юг, кругом – битые торосистые льды, «Аннушкам» ни взлететь, ни сесть, на поиск остается еще несколько часов, держитесь, друзья…

Я знал, что все кончено, еще сутки назад, когда «Обь» счастливо выбралась из капкана. То, что Петрович опять сунулся на юг, было для меня новостью. На что он надеялся – поймать в авоську падающую звезду? Или доказать и себе и мне, что бился до последней минуты? С того дня, как «Обь» покинула Молодежную, я, как скупой рыцарь золотые монеты, каждый вечер считал, сколько топлива осталось на судне. И получалось, что уже меньше, чем нужно, чтобы добраться до ближайшего порта. Если я ошибся, то не намного. Спасибо тебе, Петрович; ценю и не забуду, но пора кончать играть в эту игру – погубишь корабль.

Скориков выключил рацию и угрюмо сидел, уставившись в одну точку.

– Смотри, никакой паники, – предупредил я, – все идет нормально. Еще есть шанс.

– Врагу бы я такого шанса не пожелал, Николаич… Только непорядок это, когда на пароходе в этих широтах нет вертолета.

– Будто не знаешь, был вертолет, в ураган лопасти погнуло.

– Запасные должны быть.

– Что ж теперь, Димдимыч, руками махать…

– У нашего брата раньше никто и не спросит.

– Хотел бы тебя утешить, да нечем.

– Двое их у меня, Николаич, за каждым отцовский глаз нужен… Каково ей там одной… Возраст у них, сам понимаешь, критический наступает. Мне сейчас дома надо быть, а я здесь неизвестно на сколько застрял.

– Сплюнь три раза, бьются ведь моряки!

– Плетью обуха не перешибешь.

– Вот что, Димдимыч, сомнения ты оставь для ночных переживаний, а на людях изволь не подавать виду.

– Есть не подавать…

Я вернулся в кают-компанию. Все остались на местах, только Андрея не было. Однако обстановка явно изменилась, я не сразу понял, чем именно, – исчезло напряжение, что ли. Ага, Филатов виновато уткнулся глазами в стол, наверное, поучил взбучку от Саши, а Пухов моет в тазу тарелки и вытирает их полотенцем. Увидев меня, он заторопился и уронил тарелку на пол.

– Новостей пока нет, – сообщил я, – поиск льдины для выгрузки самолетов продолжается. Распорядок дня на сегодня такой: будем заготавливать снег на баню, по сменам. Бармин, отберите первую четверку.

В этот момент из спальни, одетый, вышел Андрей. Я вопросительно посмотрел на Сашу, он чуть заметно кивнул. Что ж, раз доктор считает, что Андрей может выйти на свежий воздух, значит, так надо.

И тут произошла вторая сцена – я же говорил, что день был скверный, одно к одному.

– Решил я вас, ребята, побаловать, – пошутил Андрей, направляясь к выходу, – обеспечить полный штиль. Поколдую над своими игрушками.

– Чего старается человек? – Это сказал Пухов. Так вроде бы, про себя, ни к кому не обращаясь.

Андрей замер, обернулся.

– Вы мне?

– Я так… вообще. – Пухов растерялся. – Чего, действительно, лежали бы, Андрей Иваныч!

– Зачем вы мне это говорите?

Здесь бы Пухову промолчать, уйти, провалиться сквозь землю! Но в него сегодня вселился бес.

– Вы же не маленький, Андрей Иваныч, вы прекрасно понимаете, зачем себя…

Я готов был его растерзать! Андрей улыбнулся.

– Вот именно, Евгений Павлович, зачем? Я думаю, мы поняли друг друга. Но если хотите, я готов поговорить с вами на эту тему в индивидуальном порядке. Я скоро…

Как только Андрей вышел, Томилин рванулся к Пухову.

– Врезать бы тебе, дядя моей тети…

– Отставить! – Я силой оттащил Томилина в сторону. – Пухов, зайдите ко мне. Первой смене приступить к заготовке снега.

Меня душил гнев – плохой помощник в предстоявшем объяснении. Пухов нервничал, лысина его покраснела. Я его ненавидел. Он сразу же перешел в наступление.

– У вас, Сергей Николаич, на станции есть любимчики и козлы отпущения, так дальше продолжаться не может. Вы обязаны призвать Томилина к порядку!

– Тяжело вам, наверное, с нами, Пухов.

– Если вы насчет Андрея Иваныча, то я только хотел проявить чуткость. Когда у моего друга нашли в легком опухоль…

– Да, не только Томилин, многие могли не сдержаться…

– То есть? – с вызовом спросил Пухов.

– То, что вы слышали.

– Если и начальник станции так рассуждает, я обращусь к товарищам!

– Прекрасно. У меня будет повод вынести этот случай на обсуждение коллектива. Вас это устраивает?

– Пусть товарищи скажут!

– Думаю, они скажут мало для вас приятного.

– Я работал не хуже других!