Трудно признать

  Наше загнанное дыхание, наши смешавшиеся в густой резкий аромат секса запахи, движения все более слаженные, глубокие, пронзающие. Я конвульсивно дернулась, захлебнувшись криком. И оргазм потряс меня, точно взрыв вулкана: глубинное содрогание мышц, раскаленная магма порочного, слепящего, выворачивающего наизнанку наслаждения острыми спазмами брызнула наружу. За собственным криком я не слышала стонов Криса, но ощутила их каждой клеточкой тела.

  Его пронзила сумасшедшая дрожь, влажная от пота грудь со всей силы вдавилась в мою, каждая косточка под лихорадочно пылающей кожей словно отпечаталась на коже, и скольжение плоти, проникающей в меня снова и снова, сделалось легким. Твердая плоть внутри меня ритмично запульсировала, и мне почудилось, будто оргазм Криса волнами растекается по моим мышцам и впитывается в кожу.

  Кристиан продолжал обнимать меня даже тогда, когда удовольствие схлынуло. Опухшие влажные губы расслабленно сцеловывали капельки остывающего пота моей с шеи, пальцы гладили грудь, плечи, бедра, успокаивая и уговаривая отдаться тишине и умиротворению. От нежности этих пальцев, от теплых, настойчивых объятий меня неудержимо потянуло разрыдаться. Если бы я могла себе такое позволить...

  ***

   - Что это было? - тихий голос в полумраке пробрал до мурашек, и у меня в животе что-то томительно, сладко сжалось. Голос не требовал ответа - все было очевидно. Это просто повод завязать разговор. Когда жгучая, голодная страсть была удовлетворена, когда навалилась усталость и прояснилось сознание, появилась неожиданная неловкость. Нет, мне было не привыкать к странному ощущению подвешенности, гнетущей пустоты и тянущего, неприятного, постоянно подавляемого вожделения внутри, но сейчас ощущения отличались. Покровы, наконец, были сорваны, ответ на незаданный вопрос получен, но как поведет себя непредсказуемая, дерзкая, гордая Лара?

  Я ждал, внутренне обмирая. Сердце стучало неровно, волнение отдавалось в груди противными холодными спазмами.

   - Крис, ты только что... Что ты со мной сделал?

  На это, наверное, нужно было ответить, но у меня пересохло во рту.

  Она, завозившись, приподнялась на локте, склонилась ко мне и вгляделась в лицо. Влажные от пота волосы прилипли к её вискам, они сейчас выглядели черными, даже чернее самой тьмы. Испарина скопилась в морщинке на лбу, глаза - бездонные, ни лучика, ни блика. Она облизнула губы, мелькнул кончик языка, и кровь ударила мне в голову, прилила к щекам, обожгла и устремилась вниз, скапливаясь в глубине живота, в основании позвоночника, разливаясь по телу сладостными судорожными отголосками удовольствия.

   - Тебе озвучить, как это называется? - я старался спрятать смущение.

   - Ты сквозь землю провалишься быстрее, чем у тебя язык повернется это сделать, - отозвалась Лара.

  Она была так близко - пьянел от запаха её горячей, влажной кожи, а от легкого головокружения по телу сладкой патокой разливалась слабость.

   - Так не вынуждай меня.

   - Думаешь, я прощу тебе это?

   - Страшно представить, какую пакость ты сотворишь в отместку, - я потянулся к призывно приоткрытым губам.

  Лара позволила себя поцеловать, ладонь легла мне на затылок, путаясь в прядях. Мне почудилось, будто мое тело плавится, превращаясь в сплошной жидкий огонь, и впитывается в неё. Мерлин Великий! Я никогда не ощущал ничего подобного! Ни одна девушка не приносила такого блаженства.

   - Сотворю, - пообещала она, отстранившись. - Даже не сомневайся.

  Лара задремала, удовлетворенная, разморенная теплом, удовольствием и покоем. Она выключилась в момент, всего несколько секунд назад разглядывала потолок, бездумно водя пальцем по моему запястью, и вот уже её дыхание выровнялось, губы приоткрылись, и пальцы безвольно упали на одеяло. Такая беззащитная, такая ранимая...

  Я не мог отвести глаз, глядя на неё сквозь полумрак. Я получил сегодня столько, сколько, как мне казалось, и не заслуживал. А в подарки судьбы не верилось, и я то приподнимался, движимый странной тревогой, собираясь разбудить её и задать какой-нибудь нелепый вопрос, чтобы убедиться, что это именно она, а не морок. То осаживал себя, ругал последними словами и откидывался назад на подушку, списывая неуместные порывы на истрепанные нервы и поздний час. Мне хотелось провести пальцами по её раскрытым губам, поймать дыхание, повернуть голову к себе и поцеловать, но опять же, зачем?

   - Люблю тебя, - прошептал я, целуя краешек губ, - с ума от тебя схожу. Ты хоть представляешь, что это такое, потерять голову? Лара...

  Я лежал, тесно прижимаясь к ней, обнимая, прислушиваясь к дыханию и боясь до конца поверить, что эта интимность, эта откровенность, эта щемящая, сладкая боль в сердце, разделенная на двоих, больше не исчезнет, не растворится с наступлением утра, не растает, как сновидение под натиском реальности. До дрожи, до исступления хотелось надеяться, что так будет сейчас, и завтра, и послезавтра. Всегда.

  ***