Трудно Разлюбить (СИ)

Мы с Фоксом ехали по гладкой дороге, проложенной в аккурат от дома Светозаровых до городской трассы. По обеим ее сторонам, на обширных земельных участках, до самой реки разместились дома счастливчиков, которые смогли построиться неподалеку от влиятельного семейства, и теперь пользовались дополнительными благами, — хорошей инфраструктурой. Магазины, заправки, развлекательные центры для детей и взрослых — все от Светозаровых, все дорого и красиво. Со мной водитель с золотыми кудрями под форменной фуражкой не разговаривал, зато из гарнитуры в его ушах я слышала вездесущий голос Кирилла. «- Госпиталь святого Пантелеймона. Реанимация № 3. Пациент Мухин. Д. Лечащий врач уведомлен о визите!»

— Есть, босс! — кивнул Фокс. Не водитель, а мечта. Я иногда поглядывала на него с любопытством. Если он и был роботом, как говорила моя тезка, то максимально приближенным к человеку, с красивым лицом и блестящими голубыми глазами, к тому же рулил он очень умело. Впрочем, на идеальной машине по идеальной дороге идеально кататься мог любой дурак…

Госпиталь св. Пантелеимона место депрессивное, бедное на оснащение и персонал, поэтому не самое популярное среди горожан. Попасть сюда плохая примета, — умрешь или вылечат не от того Св. Пантелеимону везли пациентов, которым не хватило мест в городских больницах. Мама говорила, что туда оправляли смертников или нищебродов, в ее понимании это было одно и то же.

Серое пятиэтажное здание с пластиковыми окнами и широкими входами для посетителей и транспортировки пациентов. Мы с Фоксом вошли в приемный покой, многолюдное шумное помещение, где врачи и медсестры на месте оказывали людям первую помощь, — делали уколы, перевязывали, осматривали. Там нас ждал немолодой уже доктор в застиранном сером халате. Он был ошарашен звонком Светозарова и интересом к своему молодому пациенту.

— Он в тяжелом состоянии, к нему не пускают, — взволнованно говорил врач, ведя нас по длинному серому коридору с множеством дверей. — Но в качестве исключения…

Я впервые за все это время расплакалась. Фокс предупредительно достал из кармана пиджака салфетку и на ходу протянул мне. Я отказалась от его услуги, предпочитая развозить слезы по лицу.

У двери палаты стояла женщина, еще нестарая, высокого роста и приятной внешности. Увидев нас, она заметалась в узком пространстве коридора. Врач равнодушно отстранил ее быстрым жестом, пропуская меня к двери.

— Вы ведь Жанна! Я мама Дани, — женщина ухватилась за мою руку. — Я вас сразу узнала, он показывал ваши фотографии… Скажите им, чтобы меня пропустили к сыну! Пожалуйста, Жанна! — она плакала и продолжала держать меня за руку.

Я посмотрела на врача, ожидая его ответа. Тот сухо произнес: «- Не положено. Это реанимация, а не проходной двор» и повторил отстраняющий жест. С мамой Даниила мы обменялись быстрыми взглядами. Женщина явно считала меня всемогущей. Но я сама выпросила этот визит у Кирилла.

— Хорошо, идите вы, — Я отступила, хотя все во мне протестовало против этого, наткнулась на стоящего за моей спиной Фокса и замерла. — Пропустите лучше маму… Я не пойду…

— Господин Светозаров дал четкие указания… — ровно заговорил Фокс. — Я вынужден буду доложить о ситуации…

Врач буквально впечатал меня в дверь. Под тяжестью моего тела она открылась, и я ввалилась в стерильное помещение в своих потертой джинсовке и пыльных туфлях. Врач, войдя, запер дверь и почтительно провел меня к койке, на которой лежал Даниил. Он был в сознании, но не мог говорить из-за кислородной маски.

— Привет малыш! Как ты? — нелепо улыбнулась я, склоняясь над ним. Слезы заливали мне глаза. Моя душа болела так, что я готова была кататься по полу и вопить. — Я пришла сказать, как сильно тебя люблю…

Мне казалось, я вижу плохое фантастическое кино, в котором взорвалась секретная лаборатория. У Даниила было красное, с белесым налетом лицо и потрескавшиеся до крови губы. Его глаза узнали меня и ожили, пытаясь что-то выразить. Они казались большими и прекрасными, как никогда. Их темная бархатистая мягкость гипнотизировала меня.

— Парень изрядно надышался этой дряни, — пояснил врач. — Будем надеяться, что выберется. Критичны три дня.

— Я люблю тебя, Данил. В следующий раз принесу тебе что-нибудь, биржевые сводки, например, хоть я в них ни черта не смыслю, — плакала я, прижимая запястья к опухшим уже глазам. — Я все сделаю для тебя… Ты только возвращайся! Без тебя я пропаду…

На прощание я коснулась губами его волос. А он закрыл глаза и больше их не открывал.

«» «»» «»»

В сопровождении Фокса я вышла из госпиталя и пошла по дороге, хотела затеряться в негустой толпе, так, чтобы мать Даниила меня не нашла. Когда я вышла из реанимации, она бросилась ко мне с вопросами: «- как он, что он, в сознании ли?». Я, чувствуя себя какой-то привилегированной стервой, отнявшей у матери возможность увидеть сына, попыталась ее успокоить. Не получилось. Она была настроена против меня: