Трудное счастье мое (СИ)

— Что здесь делает Бесстужев? — Паша склонился к самому моему уху и понизил голос до свистящего шёпота, но я уверена — Артем прекрасно его расслышал и даже скривил уголок рта в усмешке.

— Так шашлык жарит, — Я махнула рукой в сторону накрытого стола и, каюсь, специально обратилась к вселяющему в Пашу благоговейный ужас начальству: — Артем, помощь нужна?

— Да, Лен. Где там жёлтый тазик? Пора мясо снимать.

— Эмалированный? — Я пошарила взглядом по столу. — Здесь где-то был.

— Вот он, я его помыла. — Ольга сунула мне чистую ёмкость, а Артем сгрузил в нее дымящиеся куски мяса.

— Присаживайтесь, Павел. — Ольга на правах гостеприимной хозяйки, поставила перед Пашей чистые приборы и, видя, что гость серьезно подзавис, сама наполнила его тарелку. — Угощайтесь, не стесняйтесь. Я чайник поставила.

Паша, конечно, поел, но по его лицу было непонятно — чувствует ли он вкус еды или просто механически двигает челюстями, находясь мыслями далеко от накрытого стола. Хотя нет, это я уж слишком хватанула. Паша был здесь, с нами, но присутствие самого высокого начальства его сильно смущало, и он, буквально, боялся слово лишнее сказать и с некоторым шоком наблюдал, как легко и свободно с Артёмом общалась я.

От ночевки пришлось отказаться, и в машине такси я сжалилась над Пашей и ответила на его вопросы:

— Бесстужев — племянник Ольги Анатольевны, ты знал?

— Нет, откуда? Мне никто не говорил. И что же, они живут вместе?

— Не в одном доме, но рядом. У Артема сейчас гостит племяшка Саша, они так хорошо сдружились с Андреем, весь вечер играли.

Паша покивал и больше ничего не спросил, зато у меня, воодушевленной незримой поддержкой Ольги и Артема, появилось несколько вопросов к благоверному, и, войдя в квартиру, я дождалась, пока Паша уложит спящего сына в кровать, прошла следом за ним в нашу спальню и спокойно предложила:

— Поговорим?

****

Паша хмурится. Ему неприятно. А кому здесь приятно? Никакого удовольствия ковыряться во всем этом нет, но и дальше молчать просто невозможно.

— У тебя с той девушкой что-то есть?

Вот так, просто и незатейливо, прямо в лоб. В этом преимущество холодной головы и сердца. Я почти не нервничаю и внутренне готова к любому его ответу. Действительно к любому, даже к тому, которого страшится каждая женщина.

Паша словно не верит — вскидывает голову, торопливо шарит глазами по моему лицу, но оно тоже спокойно. Больше никаких слез. Не дождется. У меня внутри пустота и в этом моя сила. Трудно задеть или обидеть человека, которому все равно. И мне уже почти безразлично то, что Паша может сказать. Я вижу все и так, без слов.

— Я уже говорил — не было ничего. — Его взгляд дёргается, уплывает в сторону, Паша неловко поводит головой, разминает шею и замирает, — сам понимает, что излишне суетится. Он ведёт себя, как человек с нечистой совестью. — Лен, что за вопросы? Тебе скучно и хочется скандала? Ты для этого заставила меня подумать, что уехала вместе с Андреем?

— Не придумывай, — я поудобнее устроиваюсь в глубоком кресле и откидываюсь на спинку — так удобнее разговаривать. — И не переводи разговор на меня. Ответь лучше — она тебе нравится? Ты влюбился в нее? Если бы была возможность — изменил бы?

Паша шумно втягивает воздух и смотрит так, словно видит меня впервые. Открывает рот и опять закрывает, проводит рукой по коротким волосам на макушке, неловко елозит по затылку, а я мысленно закатываю глаза. В моменты волнения он всегда хватается за голову, а до затылка добирается, когда не может придумать ничего толкового и пытается найти выход.

Но у него не получается, и я решаю помочь.

— Она красивая. — Паша опять дёргается. — Стройная. Молодая. Ухоженная. Светловолосая.

С каждым моим словом его все больше корежит, и, наконец, прорывает.

— Прекрати! Зачем ты это говоришь? Чего хочешь от меня? Признания? Хорошо, признаю — она мне нравится. И не только мне, если хочешь знать. Но мы мужчины, для нас нормально отмечать женскую красоту.

От этих слов меня подкидывает, и я замечаю в глазах мужа искру удовлетворения. Вот, значит, как… По самому больному… Красивая она, не то что я. Хорошо, что я почти ничего не чувствую, иначе уже залила бы ковер слезами. Нет, больше никаких слез. Только не из-за человека, давящего на мой самый большой комплекс по поводу внешности.

— Да, она красивая, — опять опираюсь спиной о подушку кресла и с меланхолической задумчивостью спрашиваю: — И как, стоит ее красота нашей семьи?

— Ты о чем? — Он правда не понимает или притворяется?

Признаётся мне в симпатии к другой женщине и думает, что я это проглочу без проблем? А дальше что? Мы заживём лучше прежнего, и я начну печь вдвое больше пирогов, чтобы доказать ему свою ценность?