Трудное время (ЛП)

Хотя в исправительном учреждении Казинс не будет пуленепробиваемой перегородки, разделяющей меня от преступников. Стол, может быть. Но даже и он не поможет, если мне придется сидеть рядом с ними, чтобы показать, как заполнить онлайн заявки или, как пользоваться текстовым редактором, или цифровым карточным каталогом. Ничего между мной и ними, только охранник неподалеку. Благодаря ему, они то ко мне не притронутся, но как быть с их взглядами, перешептываниями?

Я вздрогнула, гадая, какая идиотка не сможет понять, что не стоит одеваться откровенно, когда посещаешь тюрьму со средней степенью изоляции заключенных.

Игра с огнем, думала я. Наслаждайтесь вашими ожогами третей степени, потому что плохие парни быстро на это ведутся.

Чтобы подчеркнуть предупреждение, я пошевелила челюстью, пока не услышала щелчок. Раньше у меня его не было. Не до той ночи, когда я пришла домой к моему бывшему не с тем сортом рома. Я расплатилась наличными в магазине, а позже я расплатилась за свою ошибку получив пощечину — она была такой сильной, что комната побелела на полминуты, моя барабанная перепонка лопнула, и в моих ушах стоял звон, как будто после громкого выстрела.

— Я больше никогда тебя не ударю.

Сколько раз он обещал мне это, перед тем как я его бросила? Дюжину, наверное. Но тот удар по голове открыл мне глаза.

— Я больше никогда тебя не ударю.

И я подумала, конечно же, не ударишь, черт возьми. Он отключился после обычных пьяных причитаний, я взяла двадцатку у него из кошелька за ром и написала довольно лаконичноe прощание ручкой на внешней стороне руки, которой он меня ударил.

«ПОШЕЛ. ТЫ».

Ко мне вернулся слух той осенью, когда я переехала в Энн Арбор. Мне нужны были перемены. Место со снежными зимами, где мужчины разговаривали с честным, резким северным акцентом, и были неспособны обкатывать свои пустые обещания в сладком южном меде.

Я не сказала моему отцу, почему я перевелась, потому что иногда родителей нужно беречь. Я также ничего не сказала маме, ничего. Но женщины проницательны. Когда она обняла меня на прощание возле папиной машины, заполненной моими вещами, она прошептала: — Мне никогда не нравился этот мальчик. В следующий раз прислушивайся к разуму, а не к сердцу.

Я не против, лишь бы этот следующий раз еще долго не произошел.

***

Машина, на которой я переехала в Энн Арбор, была теперь моей — перегруженный многоместный легковой автомобиль. Я села за руль в семь двадцать, северное солнце лениво выглядывало из-за восточных зданий, а я сидела и считала свои вдохи, держа пакет с книгами и бумагами, которые упаковала. Сзади было больше книг, пожертвование в коллекцию тюрьмы. Карен проработала в Казинсе четыре года, «отсидела», как она любила шутить, и объяснила, что их так называемая библиотека была шкафом с книгами. Без полок, без порядка, просто горы потрепанных книг.

— Я всегда говорила себе, что найду свободное время на неделе, чтобы это исправить, — сказала мне Карен, когда мы ездили по местности на перевозной библиотеке днем раньше. — Добыть коллекцию книг, в которых пишется о том, что им нравится — триллеры и шпионские романы, военные мемуары. Запугнуть кого-то в тюрьме, чтобы дали тележку, и ходить с ней от камеры до камеры и раздавать книги. Но я также говорю себе, что сброшу тридцать фунтов, но это все напрасно.

— Какие они? Заключенные?

Она пожала плечами.

— Это группа мужчин, которые совершили чертовски жестокие, глупые вещи. Лишенные своего достоинства, забитые в своих камерах, чтобы заражать своим гневом друг друга. И тлеть. И жалеть, что они совершили такие чертовски глупые ошибки.

— К тебе кто-нибудь приставал?