Трудное время (ЛП)

Черт возьми. Я не могу волноваться об этом мужчине. Не об этом человеке, который поднял монтировку на другого человека, независимо от того, что тот ему сделал. Я ненавидела Джастина, за то, что он сделал своими голыми руками. Я должна презирать Эрика Коллиера. Я должна презирать. Но я не могла, пока у меня не было ответа на самый важный вопрос.

— Почему?

— Я не могу сказать тебе.

— Ради всего святого, почему нет?

— Потому что ответ на этот вопрос связан с другим человеком. И я не вправе раскрывать эти детали.

— Если ты не скажешь мне… Я не смогу осмыслить это, если ты мне не скажешь почему.

— Прости. Он кое-кому навредил, поэтому я навредил ему в ответ. Это все, что я могу тебе сказать.

— Тогда… тогда не думаю, что мы можем видеться, — пробормотала я. — Когда тебя выпустят.

Он кивнул один раз, но безошибочное разочарование отразилась на его лице, темное, как тень.

— Я предполагал, что так получится. Это твой выбор.

Что еще, блин, я должна была ему сейчас сказать? В нормальной жизни расставания так не происходят.

— То, что у нас было…

Он вздохнул, и откинулся на спинку.

— Да. Да. Мне тоже было очень приятно.

Я хотела продолжить, но он отодвинул свой стул, вставая. Быстрыми движениями, но не агрессивными. Эффективными. И потому, как покраснело его лицо и шея, я поняла…, он мог плакать. Он уходил, чтобы не заплакать при мне. Мое сердце выворачивалось так, словно его выкручивали двумя руками и душили. Я так сильно была поражена, представляя, как должно быть было больно тому мужчине, которого он покалечил, но это не шло в сравнение с тем, что ощущала я. Это было едва возможно.

Он задвинул стул, не глядя на меня.

— Спасибо за всю вашу помощь, мисс Гудхаус.

Имя обрушилось на меня со всей тяжестью.

— Была…, была рада помочь. — Не уходи. Не уходи. Но он уже отстранился от этого заговорщического пузыря, в котором мы существовали множество раз, здесь, в этой комнате. — Удачи, — предложила я. — Во всем.

Меня обдало дурацкой, вялой, пренебрежительной волной, когда он развернулся и направился к двери.

В моей груди так сильно болело, что я прижала к ней ладонь.

Я только что разбила сердце мужчины.

Я разбила его сердце, но он избил другого человека до полусмерти. И он сделал бы это снова. Он сам так сказал. Без капли сожаления.

Нетерпеливый заключенный плюхнулся на место Эрика, и я занялась своей работой. Но в моей голове я слышала только его слова, которые я читала столько раз, что они отпечатались в моей памяти.

«Я не самый милый парень, но я очень сильно постараюсь, быть тем, кем ты захочешь.

Именно так я тебя воспринимаю. Как свою любовницу».

И наконец: « Я сделаю все возможное, чтобы забыть о тебе».

Когда я ехала домой тем вечером, я надеялась, что смогу сделать то же самое. Забыть его, забыть все об этой интрижке, кроме того, что я вернула себе способности, которые считала утерянными. Все эмоции, которые я по-прежнему могла испытывать. Страсть и желание… и, возможно, даже любовь.

Я просто надеялась, что однажды я смогу развеять другую свою тревогу и понять, что я могу испытывать эти чувства к мужчине, который действительно заслуживает их. Конечно, это снова напомнило мне об Эрике, и что я должна забыть его. Он так много забрал с собой, что места для другого не появится, пока я не изгоню его из своей системы.

Но была еще более страшная и более насущная тревога, которая требовала моего внимания. Что, если он решит, что не хочет, чтобы его забывали?

Сейчас он подавлен. Но что, если он разозлится?

А теперь я знаю, что происходит, когда Эрик Коллиер злой.

И это намного хуже, чем то, как один пьяный парень ударил меня в ухо.

Теперь, когда я ехала домой той ночью, не страх переполнял мое тело. Страх нагнетал время от времени, но не прилипал. Не задерживался. Не так, как скорбь.

И это заставило меня подумать о девушках, которые говорили о своих сомнительных увлечениях, «Я по уши вляпалась».

И мне хотелось ответить им: «Милая, ты даже не представляешь какого это».

Глава 9

Вторник — день освобождения Эрика — настал и прошел. Я думала о нем в восемь утра, когда ехала в «Ларкхейвен» на смену в детскую палату. Я думала о нем постоянно, уязвленная страхом и съедаемая сожалением. Пятница в Казинсе была безрадостной, холодной без тепла наших встреч, которые смягчали отчаянье этого места. Но в этом была и светлая сторона.