Трудности перевода. Воспоминания

Совсем уж неожиданная сцена произошла, когда представление дипкорпуса подходило к концу. По другую сторону стола с рюмкой водки в руках появился Николай Викторович Подгорный, за два года до этого смещённый Брежневым с должности Председателя Президиума Верховного Совета СССР, которую Генсек прибавил к своему партийному посту. Брежнев сделал вид, что он не заметил Подгорного. Однако стоявший по правую руку от Генсека Министр иностранных дел Андрей Андреевич Громыко сказал ему: «Лёня, он тебя хочет поприветствовать». Леонид Ильич что-то недовольно пробурчал, как будто не он сместил Подгорного, а наоборот, и не стал реагировать на приветствие бывшего соратника по Политбюро. Подгорный, немного потоптавшись, отошёл в сторону. При всей неприглядности этой сцены, интересно было то, что Подгорного, о котором два с половиной года не было ни слуху ни духу, всё же пригласили на кремлёвский приём. Действительно, мягок был Леонид Ильич.

Я не мечтал о карьере переводчика. Поступив в МГИМО в 1969 году по подсказке, данной мне учителем истории Георгием Иосифовичем в 7 классе (я «сопротивлялся», перейдя даже на время в математическую школу), я хотел стать дипломатом. Полной неожиданностью для меня оказалось то, что декан факультета международных отношений МГИМО Николай Иванович Лебедев на собрании курса за пару дней до начала учёбы зачитал мою фамилию в составе монгольской языковой группы. Такое распределение трудно было назвать престижным. Среди студентов МГИМО бытовала поговорка: «Курица — не птица, Монголия — не заграница». Из шести человек списочного состава нашей языковой группы двое куда-то исчезли сразу. В отсутствие каких-либо связей (мой отец был инженером и работал в одном из авиационных «почтовых ящиков», то есть закрытых предприятий ВПК) у меня возможности для манёвра не было. В маленькой тёмной аудитории в здании МГИМО у Крымского моста, где позднее обосновалась Дипломатическая академия, перед милейшим преподавателем Минахмедом Фатаховичем предстали четверо явно не горящих энтузиазмом новоиспечённых студентов. Страна, конечно, маленькая, успокаивал Минахмед Фатахович, но кому-то изучать её нужно. Навсегда запомнилась первая фраза из розданного нам учебника монгольского языка: «Намар болоод, оюутад цугларсан» — «Наступила осень, собрались студенты». Психологический шок оказался особенно трудным для двух студентов-«производственников», имевших за своими плечами трудовой стаж. Один из них вспомнил, что у него дома в Волгограде осталась беременная жена, и взял академический отпуск, а другой подрался в общежитии со студентом из ГДР и был отчислен. Нас осталось двое — я и паренёк из Благовещенска Юра Гришин. Через какое-то время третьим в нашей группе стал Володя Лежень, который вёл отчаянную борьбу за право изучать хорошо ему знакомый немецкий язык. В итоге его взяла, и он покинул нашу монгольскую группу, как до того и вьетнамскую.

Тогда говорили, что в МГИМО на четырёх студентов приходится один профессор или преподаватель. И этот высокий показатель применительно к монголистам был превзойдён вдвое. С нами двумя занимались на полном серьёзе как языками, так и историей. На четвёртом курсе лекции по истории Монголии читал нам один из крупнейших специалистов по кочевникам Илья Яковлевич Златкин.