Трудные дороги

После этого не прошло и часа, как снова воспрянули духом: мы наткнулись на свежую порубку. Это не мираж: над самой водой, на пригорке, остался толстый пень, кругом куча щепок. Дерево срубили топором, этой весной. Его очистили от коры; вот и след, как его тащили в воду. Мы чуть не задохнулись от радости: за две недели первый след человека! Жилье тут, совсем рядом: в тайге незачем рубить деревья далеко.

Мы забыли о пустых желудках, у нас прибыло сил. Пошли быстрее и снова увидели порубку, еще и еще: тут с выбором срубили десятка два деревьев и сплавили по реке. А вот и стожок прошлогоднего сена! Больше нечего сомневаться: травы тут под боком сколько хочешь. Тут, под боком, и село.

Заковыляли изо всех сил: за следующим мысом, за следующим поворотом речки покажутся избы. Но их не было. По-прежнему глухой лес, заросли кустарника. Берега все больше заболочены, спускаются низинами почти вровень с водой, приходится идти чуть не в брод, а села нет и нет. Куда оно запропастилось? Мы видели порубки, стожок сена — почему же нас все еще окружает тайга и опять нет и признака человека?

Скрылось за горами солнце, от земли поднялась дымка вечера, а села нет. Мы шли из последних сил. Неужели не доберемся, неужели свалимся где-нибудь в километре от жилья?

Мы ковыляли, не разговаривая, тревожно вглядываясь в густеющие сумерки. Надежда сменялась отчаянием.

Вдруг Хвощинский схватил меня за руку и испуганно пробормотал:

— Там, над лесом… видишь?

Слева, недалеко от берета, над невысокой щеткой темного леса, поднималась узкая струйка дыма. Она будто растворялась в неподвижном воздухе, но на зеленоватом фоне меркнущего неба виднелась отчетливо. У кого-то в лесу костер.

Задирая головы кверху и боясь потерять из вида дымок, мы бросились в лес. Наткнулись на озеро, — вернулись, цепляясь глазами за узкую стрелку. Поравнялись с ней, снова вошли ь лес. Примятая трава тянулась тропинкой — пошли по ней.

Опять озеро. Глаза мигом схватили: на глади вечерней воды — черные ожерелья поплавков. Ближе, у куста, к берегу приткнута лодчонка, около нее копошится человек, в стороне поблескивает огонек тусклого костра.

Рыбак переполошился, увидев нас. У него тряслись руки, и весь он дрожал и стрелял в сторону глазами, словно примеряясь, куда лучше удрать. Не злые ли мы духи, лесные привидения?

Это был молодой паренек, лет шестнадцати, низкорослый, с круглым широкоскулым лицом. И он не понимал нас: он не говорил по-русски.

Знаками объяснили, что хотим есть. Парень засуетился пуще. Побежал к костру, подбросил сучьев, повесил на рогатину котелок, кинулся к берегу, вытащил из воды мешок-сетку с рыбешкой, быстро очистил ее и побросал в котелок. Можно было только дивиться, как скоро и ловко проделал он это, будто радуясь и с великой готовностью: Не хотел ли он задобрить неожиданно свалившихся на его голову неизвестных духов?

Пока варилась уха, парнишка дал нам небольшую краюшку хлеба — мы уничтожили ее в одно мгновенье. Поспела уха; парень выложил рыбу на дощечку и смущенно показал, что нет соли —мы. принялись за жирную уху и разварившихся лещей, как звери.

Покончив с едой, тоже знаками спросили: далеко до дома? Недалеко. Может он нас туда провести? Парень опять обрадовался: значит, мы не просто голодные лесные духи, если хотим к людям. А там выяснится. И с него меньше спросится.

Он побежал к лодчонке, вытащил ее и поволок в лес, через перешеек, по которому мы пришли. Хотели ему помочь, но парнишка легко управился сам.

Спустив лодчонку на воду, он сел на корму и жестом показал, чтобы мы садились тоже. Выдолбленная из ствола дерева, лодчонка утонула до бортов. Такие долбленки назывались у нас душегубками: одно неловкое движение — лодчонка перевертывается. Парень ловко заработал веслом и мы помчались по зеркальной воде.

Если бы Хвощинский не увидел дымок над лесом, может быть, мы никогда не добрались бы до жилья. Река разливалась все шире превращаясь почти в озеро; она растекалась протоками, разделенными топкими островками. Куда ни глянешь — одна вода, болота; казалось, и земля между ними жидкая. Только кое-где на островках кустарники, рощицы — немудрено, что за строевым лесом отсюда надо ехать километров за пятнадцать. Наверно, столько же и за хорошим сеном.. С неприятным чувством я подумал, что пешком тут мы до людей не добрались бы. Какое счастье, что наткнулись на этого паренька!

Проехали не меньше полчаса, прежде чем увидели жилье. На берегу повыше, на уныло-ровном горизонте, черными конусами встали пять-шесть юрт...

В поселке давно спали. Парнишка привел нас в свою юрту, к отцу. В юрте всполошились, вздули огонек в камельке посередине, — в его светея разглядел по сторонам, в глубине, с десяток больших и малых лиц, сверкавших любопытными глазами. Они не решались придвинуться: с нами у камелька сидел глава семьи, тоже низкорослый, широкоскулый, безбровый и безбородый человек,. Сначала и он всполошился, но скоро успокоился и Степенно и дружелюбно разговаривал с нами. Ему и не полагалось суетиться: это был «уполномоченный», он представлял тут власть.