Трудный месяц май

Укрытие для себя Январев выбрал под нависающей плитой в окраинной части развалин. Близко и вполне безопасно.

— Нормально, — сказал Январев, удовлетворенный работой, и подмигнул, улыбнулся сержанту, но тотчас согнал с лица улыбку. Неуместна она сейчас, а подмигивать подчиненному и вовсе не положено.

Первым вылез сержант. Январев тоже выбрался на поверхность, убедиться еще раз, что все в порядке, отдать последние распоряжения.

Он забрался на сваленную утром колонну, прошел по ней, как по наклонному бревну, и огляделся вокруг.

По часам — ночь, по небу — заря утренняя. Нежно-зеленый майский лес острова Люкки, опрокинувшись, купался в сине-розовом Волхове. По песчаным отмелям пустынных берегов бродили речные чайки. Вдали, у красных кирпичных стен очистной, ярко выделялся желтый «газик» милиции.

«Осипов, — понял Январев и на какой-то миг засомневался в своей убежденности. — А что, если… Нет, такого не может быть. Не могли туда дети проникнуть. И вода же там, в подвалах».

И опять лес, веселый кустарник, одинокие фигуры солдат оцепления. Ближе к домам цепь плотнее, милиционеры и солдаты через каждые двадцать, десять метров.

На площадке перед Домом Советов густая толпа. Молчаливая, настороженная, ждущая. В открытом окне третьего этажа женщина в белой кофточке облокотилась на подоконник, смотрит сюда.

Январев узнал ее. «Что она делает там, в горкоме партии?… Вызвали, очевидно. В школе как в армии: рядовой набедокурил, забот и неприятностей из-за него от взводного до генерала».

Январев поднял руку до груди и помахал. Светлана Васильевна ответила. И от ее приветствия стало еще светлее вокруг, захотелось скорее разделаться с сегодняшней работой, освободиться, встретиться.

«Скорее бы кончился трудный месяц май!»

— Ракеты! — во всю силу легких крикнул Январев, и со всех сторон запретной зоны взлетели красные искрящиеся комья.

Спрыгнув вниз, Январев молниеносно расстегнул и сбросил ремень с портупеей и стремительно направился к штольне. Филимонову он еще издали жестом приказал уходить в укрытие.

Аккумуляторный фонарик Январев повесил на грудь. Светло, и руки свободны. Он придирчиво оглядел новый коробок, зажег, раз и другой, спички для проверки. Все нормально.

Он несколько раз глубоко вдохнул и выдохнул воздух, как на вышке перед прыжком в воду, и быстро, сноровисто, точно поджег все пороховые фитили. Со всех сторон засипели тонкие дымные струи.

Глава восьмая. Конец третьих суток

Небытие

В двенадцати штабелях не оказалось ни одного ящика с взрывателями. Осталось переложить последний, у стены. Но на него надежды мало было, хотя Антон и бормотал изредка: «Не может такого быть…»

Взрывателей не было. Ростику вспомнился «газик», который давно уже торчит на приколе возле кинотеатра. Машина как машина: кузов, сиденья, под капотом с жаберными щелями двигатель. И руль есть, и фары, и колеса. Недостает до полного комплекта одной-разъединственной штучки — резинового манжетика. Цена ему пятачок, а нету. И стоит-простаивает хорошая машина!

А в жизни? Все, кажется, есть. Есть прекрасное Каспийское море, замечательный город Баку, дом, где ждут тебя на каникулы. Но нет одной трубочки, взрывателя, — и не видеть моря в этом году.

В этом ли только? Может быть, никогда?…

Опять всплыла запавшая в память прочитанная непонятная фраза: «Не смерть — небытие страшит».

Что значит небытие? Когда нет тебя? Все есть, а тебя нет. Как сейчас. Там, наверху, есть город, завод, люди, а ты — в земле. Нет тебя. И не было будто.

Был! Был и не стало. Что с бабушкой сделается, когда узнает! Сердце разорвется. Оно у нее такое больное, как у Марь Петровны было.

Три сына бабушки, три дяди Ростика, погибли на войне. Вместо них пришли три извещения, три «похоронки». Теперь вот единственный внук, сын единственного оставшегося в живых сына, тоже уходит в небытие… Бабушка всегда предчувствовала: «Ты меня когда-нибудь в могилу сведешь, внук мой. Аллах свидетель».

Ни в какого она бога не верит, нет его, а и был бы…

Ростик насторожился.

Кто-то зашаркал по цементному полу. Кто?

Он хотел спросить, крикнуть: «Кто?» И не смог. Оперло дыхание.

Алене все чудилось, что она не впервые здесь. Была. Давно. Во время войны, когда ее и на свете не было. Но здесь она уже была. Ее никто не замечал, а она все видела и запоминала.

Сумрачный подвал с черными тенями вооруженных солдат, лампу из сплющенной гильзы, хмурое лицо командира саперной роты Градова. Он рассматривает немецкую карту и все время прислушивается.

Вокруг фашисты. Не выбраться, не вырваться из блокадного кольца!

«Не может быть, чтобы ничего не было», — твердит Градов, а выхода нет и нет. Но он — командир и должен найти выход.

«Ораз, — зовет ординарца Градов, — дай ракетницу. И красную ракету».

«Красных ракет нет», — отвечает Халитов О. С.

«Почему? Не может быть такого. За такое под военный трибунал отдать мало!» — грозно говорит старший лейтенант.

Халитов О. С. соглашается со своим командиром, но красных ракет нет. Ни одной.

«Хорошо, — говорит тогда командир. — Заряди мое сердце».