Трудный переход

Кореньков просидел у Григория полчаса, говорили о Кыштыме, и было ясно, что доктор тоскует о родном городе, о жене.

— Она дома?

— Она не могла остаться дома: люди, знающие немецкий язык в совершенстве, нужны были в этой войне, как солдаты. Анна Сергеевна в армии, переводчицей в штабе.

— Не знаете где?

— В Прибалтике. Я помню разговор на Разрезах, в балагане, той памятной осенью, да, да, отлично помню, такое не забывается. Я тогда глубоко верил, что вашему поколению выпала счастливая доля — штурмовать тайны природы и Вселенной. Мы, люди старшего поколения, смотрели на вас с величайшей надеждой. Еще бы! Вы росли уже при Советской власти и о старом знали не по опыту. Росли в романтическое время, когда на голом месте поднималась такая могучая держава, как наша. Мы вам готовили трамплин для прыжка в неизведанное. И все получилось иначе. Ваше поколение грудью заслонило Родину от нашествия фашистов, и страшно подумать, сколько ученых, исследователей, писателей, государственных деятелей погибло, не успев ничем заявить о себе. Стояли насмерть против танков, направляли горящие самолеты на боевые порядки врага, закрывали собой амбразуры дотов. Мы готовили вам одну судьбу — история распорядилась иначе.

Кореньков задумался, потер ладонью высокий лоб свой и вздохнул:

— К сожалению, у меня нет своих детей, и в этом смысле я чувствую себя одиноко.

— Вы же столько людей спасли! — растроганно проговорил Андреев, понимая волнение доктора.

— Да, да, безусловно, — рассеянно согласился он. — И то, что не дали сделать вашему поколению, сделает другое, только значительно позднее, и жаль, может быть, мне уже не придется это увидеть. Жаль.

— Еще увидите, Андрей Тихонович.

— Вряд ли. Прежде чем рваться вперед, нужно будет привести в норму нарушенное войной. И на это уйдут годы. Кажется, мы с тобой заговорились. Вернешься в Кыштым, поклонись ему от меня. Низко, по-сыновьи…

Слово в слово вспомнил Григорий сейчас этот разговор. Кореньков вышел из палаты, не оглянувшись. И близок был ему этот большой душевный человек.

Света проводила Андреева до машины, проверила, удобно ли его положили. Посмотрела ласково своими карими глазами.

— Напишите мне, а? — сказала она просительно.

— Напишу, — пообещал Григорий и улыбнулся: — Получается, как в песне: «А куда же напишу я, как я твой узнаю путь?»

Света торопливо сунула руку в карман халата и протянула ему бумажку с адресом. Когда все было готово к отъезду и шофер посигналил, давая понять, что вот-вот тронется, Григорий спросил девушку:

— На Урале была?

— Проездом.

— Понравилось?

— Я только из окошка вагона видела. А так красиво!

— Позову — приедешь?

— В гости? — встрепенулась она, хотя видно было: догадалась, почему он так спросил.

— Может, и насовсем.

Света бросила на него быстрый взгляд, признательно улыбнулась, а потом чуть кивнула головой, на миг прикрыв глаза, — приняла предложение.

Машина плавно взяла с места. Света махала рукой, ей махали все, кто ехал в машине. Но лишь один Григорий знал, что махала-то она прежде всего ему и смотрела только на него.

И осталась в польском, еще недавно незнакомом, а сейчас вроде бы даже близком и родном городе Света, нечаянно по-новому обогатившая его жизнь. И он был уверен, что они обязательно встретятся.

А поезд мчался и мчался на восток.

ЭПИЛОГ

Вот и закончилась военная биография Григория Андреева. Могут спросить: не свой ли боевой путь проследил автор в трилогии «Прорыв», «Особое задание», «Трудный переход»? Не является ли Григорий Андреев его двойником? Нет, знака равенства между ними ставить нельзя, хотя автор вложил в образ Андреева много личного и боевой путь у них совпадает: Белосток — Брянские леса — Висла.

В госпитале Григорий пролежал долго. Вещими оказались слова Петра Игонина, сказанные в Люблине:

— Пока тебя ремонтируют — и войне конец.

Вернулся Андреев в родной Кыштым, что раскинулся в синем озерном краю. На войне мечтал учить ребятишек, но жизнь распорядилась иначе — стал он журналистом.

Фамилии многих героев трилогии сохранены подлинные: Курнышев, Васенев, Ишакин, Качанов, Трусов, Малашенко.

Капитан Курнышев впоследствии командовал батальоном вместо Малашенко. Закончил войну в Берлине. Вскоре после победы прислал автору книги из Потсдама свою фотографию с такой надписью:

«Лучшему боевому другу по совместной боевой жизни в дни Отечественной войны.

Помни, дорогой Михаил, боевые годы, проведенные вместе.

4.06.45.

М. М. Курнышев».

Потом я потерял капитана из виду и разыскал только в конце 50-х годов через Управление кадров Советской Армии. Михаил Михайлович к этому времени был уже полковником и собирался в запас. Хотел уехать в Саратов. Переписка, к сожалению, прервалась. Где сейчас Михаил Михайлович, мой командир, не знаю.