Трудный переход

— А что, разве не правда? — сказал Петя и весь встопорщился, как молодой петух. — Разве Парфёнов не от колхоза убежал? Настоящие сознательные середняки от колхозов не разбежались!

— Какой это Парфёнов?

— Ну, известно какой, Терентий.

— А я про Михаила Парфёнова спрашиваю, — сузив глаза и побледнев, сказала Глаша. — Разве он куда-нибудь убежал? И долго вы к нему будете привязываться? Женится человек, дети у него будут, — а вы и им дедушку поминать будете?! Да разве это жизнь? Ну вас… Уйду и я!

И она схватила полушалок.

— Уходи! Незаменимых нет! — крикнул ничего не понявший Петя.

Тут в спор вмешался Николай Парфёнов. Он посмотрел на взъерошенного Петю и неодобрительно покачал головой.

— Вы думаете, чего делаете? — строго сказал Николай. — Народ-то ждёт, а мы тут ругаемся. Вот я скажу Григорию, он всех приструнит! Ты, Петька, много власти на себя берёшь, — повернулся Николай к молодому Мотылькову.

— Ничего не много! — сердито отозвался Петя, но угроза пожаловаться Григорию явно на него подействовала.

Учительница и занятые в спектакле девушки говорили Глаше:

— Ты подумай, из-за тебя же спектакль сорвётся!

— И пускай! — стояла на своём Глаша.

— Да ты в своём уме? Народ же там ждёт!

— А Мишка где? Пусть он приходит! — потребовала Глаша.

Николай Парфёнов махнул рукой: "Беда с этой молодёжью!" — и отправился за Мишкой…

Парень, заметив на пороге заплаканную Глашу, даже не остановился, а прошёл вместе с Николаем Парфёновым прямо за сцену. Там сидел уже остывший Петя Мотыльков. Увидев Мишку, он отвернулся.

— Миритесь, миритесь! — закричали вокруг них парни и девчата.

— А мы и не ругались, — нахмурившись, сказал Мишка.

— Я и не думал его обижать, — пожимал плечами Петя.

Их подталкивали одного к другому, заставляли подать друг другу руки.

— Ты помни, Петька, — сказал молодой Парфёнов, пожимая протянутую ему руку, — я сам по себе. Понятно?

— Поглядим, — ответил молодой Мотыльков.

"Ох, чёрт, какой неуступчивый! В отца", — взглянул на Петю Николай Парфёнов.

Зрители, сидя перед закрытым занавесом, давно уже выражали нетерпение — хлопали в ладоши, стучали ногами. Ребятишки свистели. Глаша, вытерев слёзы, быстро пудрила лицо, готовясь к выходу. Её торопили. Хорошо, что она выучила свою роль наизусть. Это помогло ей на сцене. Николай Парфёнов играл кулака так похоже, что зрители кричали:

— Платон, Платон!

Действительно, кое-какие ухватки Платона Волкова, которого в Крутихе уже стали забывать, Николай Парфёнов представил наглядно.

Мишка сидел среди зрителей. Он ещё не успел остыть от своей обиды, но игра Глаши его уже начала захватывать. Она ходила по сцене, пела, говорила, необычно красивая — ещё более красивая, чем всегда, подумал Мишка, — накрашенная, нарумяненная, с подведёнными бровями. Он смотрел на её сильное, гибкое тело как бы со стороны. Вот она что-то сказала, повернулась, всплеснула руками. Мишка сидел близко и чувствовал её жаркое дыхание. Глаза у него горели какой-то решимостью.

Когда кончился спектакль и зрители валом устремились к двери, Мишка выскочил впереди всех. Он бросился за сцену. Глаша одевалась. Он подбежал к ней сзади, обнял и, запрокинув ей голову, поцеловал её при всех в пахнувшие какой-то краской полные яркие губы.

— Ты что, сдурел? — крикнула Глаша, покраснела и сильно ударила его по щеке. Но Мишке это было нипочём.

Они вышли на улицу. На Глаше была овчинная просторная, сшитая на рост шубка. Мишка засунул руку в широкий рукав. Глаша шла с ним рядом, чувствуя, как сильно сжимает он её локоть.

— Ты что такой сегодня? — спросила она.

Мишка не ответил.

— Я погулять хочу, — сказал он. — Ладно?

— Погулять! Вон какой морозище на дворе! — засмеялась Глаша.

Она была довольна. Все девчата говорили ей, что она играла хорошо. И даже Петя Мотыльков, кажется, простил ей все капризы. Занятая своими переживаниями, Глаша не заметила и не почувствовала, что творилось с Мишкой. А он увлекал её вдоль улицы. Они прошли её из конца в конец.

— Где бы нам посидеть? — пробормотал Мишка.

Они подошли к бывшей усадьбе Платона Волкова. Там, у амбаров с хлебом, ходил сторож — Филат Макаров. Мишка и Глаша от усадьбы Волкова повернули снова к школе.

— Знаешь что, пойдём к вам на сеновал, — предложил Мишка.

У Перфила Шестакова был над амбаром устроен хороший сеновал. Там было всегда много сена. Осенью Мишка и Глаша, случалось, сиживали здесь.

Придя на двор Шестаковых, они по приставной лестнице залезли на сеновал. Запахло слежавшимся сеном. Мишка разворошил его. Потом он отпихнул ногой лестницу, и она упала.

— Что ты делаешь? Зачем? — испугалась Глаша.

Мишка крепко обнял её, просунув руки под шубку и поцеловал в губы.

Глаша зажмурилась и ответила поцелуем.

Выбрались они с сеновала светлым и морозным новогодним утром. Мишка залез на крышу и по углу амбара спустился на землю. Приставил лестницу. Глаша, смущаясь и оглядываясь, тоже спускалась вниз. Мишка смотрел на неё. На последних ступеньках он подхватил её на руки.

— Не надо… пусти… увидят… — шептала она.

— Ничего. Пускай теперь видят! — ответил Мишка.