Читаем Трудный путь к диалогу полностью

Время! Но он все-таки вынужден объяснять: "Я такой же человек, как вы, понимаете?" Трудно понять. Но сейчас мы близки к этому пониманию, как никогда.

- Отец Александр, расскажите о воспитании в вашей семье.

- Мой отец окончил два вуза. Работал инженером-текстильщиком. Еще в детстве, под влиянием учителя, он отошел от веры, хотя воинствующим атеистом не стал, был просто человеком нерелигиозным. А моя мать в юности самостоятельно обрела веру, жила любовью к Христу, и я был воспитан ею в традициях Православной церкви. В детстве я думал служить Богу на поприще науки или искусства, увлекался биологией, историей, рисовал. Но лет с 12 принял решение посвятить себя церковному служению, тогда и написал свой первый богословский "опус". В 15 лет уже был алтарником, читал и пел на клиросе... К концу школы освоил почти весь семинарский курс, но не оставлял занятий по естествознанию и истории. В стремлении сочетать науку и веру меня поддерживал мой духовный наставник, друг нашей семьи Борис Александрович Васильев, этнограф, антрополог, богослов и литературовед. Я никогда не видел противоречия между верой и знанием.

- Отец Александр, как-то вы сказали, что инакомыслие - это свойство души...

- Инакомыслие - это, на мой взгляд, защита личностью права по-своему воспринимать действительность. Не поддаваться групповым представлениям. Не принимать слепо, некритически так называемые коллективные представления, которые идут еще от первобытнообщинного строя. Когда личность ставит их под сомнение, она проявляет свою естественную самостоятельность, свою свободу. А когда нет такой личностной оценки, тогда действует закон толпы, тогда человек превращается в частичку массы, которой можно легко манипулировать.

- Как знать тогда, будут ли досягаемы для нас те высоты души, когда разрешат людям не быть массой?

- Определенные круги нашего общества, в частности в сфере культурной и творческой интеллигенции, восприняли эту цель всерьез. Сделаны, конечно, первые шаги, но очень важные. Мне кажется, что революционность движения Горбачева в том, что он впервые сделал ставку на народ, а не на массу. Ведь народ - это целое, которое осознает себя в тех людях, которые имеют наиболее свободное и самостоятельное мышление. Поэтому важнейшим представителем народа является интеллигенция. Это его голос. Естественно, не всегда верный и адекватный, но все-таки голос не толпы, а народа.

- Вы могли бы привести примеры из истории, когда инакомыслие было добром?

- Возьмите историю русской литературы. Толстой страстно обличал социальную неправду и многие традиции. И пусть он тщетно пытался создать универсальную религию из обломков восточных верований и называл это обновленным христианством. Это трагедия его личности. Но мы будем всегда восхищаться его нравственным пафосом. Обличителями и инакомыслящими были и Чаадаев, и Гоголь, и Салтыков, и Достоевский...

- Как тогда относиться к нашей литературе периода застоя?

- Если это была настоящая литература, она всегда почти была хотя бы с подтекстом свободного мышления. Преимущественно это была фантастика - за ней не так приглядывали.

- Поэтому вы ее так любите?

- Нет, не только поэтому, фантастика дает много простора мысли. Но вот некоторые романы Стругацких явно содержали в себе вызов эпохе застоя и печатались с трудом, их теснили, но все-таки их книги выходили. Такие, как "Обитаемый остров" и "Улитка на склоне". "Улитку" я считаю гениальным, лучшим произведением этих лет вообще. Кстати, целиком она так и не была напечатана. Части книги разбросаны по разным журналам и альманахам.

- В то время, когда мы ждали новых книг от Стругацких, ваши читатели ждали книг от вас. Но, как известно, у нас богословских авторских книг не печатают.

- В марте этого года как раз исполнилось 30 лет со времени появления моей первой статьи в "Журнале Московской Патриархии". Их потом было опубликовано несколько десятков. Одновременно я писал книги для друзей и прихожан. Имени своего я не ставил, поскольку мои читатели сами знали, кто автор. Конечно, увидеть света они не могли - распространялись в самиздате. А в 1968 году неожиданно для меня в Бельгии вышла моя книга "Сын человеческий" - о жизни и личности Христа. Издатели из центра Восточного христианства снабдили ее псевдонимом, то же произошло с другими книгами. Лишь потом они стали выходить под моим именем.

- Отец Александр, за границей все это время печатали русских богословов, в основном умерших, из здравствующих - только вас и Дудко. Извините за любопытство, но оно естественно, - а гонорары за богословские книги выплачивают?

- Русские издания там безгонорарные. Я им благодарен уже за то, что не платил за краску и за бумагу.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Иисус Неизвестный
Иисус Неизвестный

Дмитрий Мережковский вошел в литературу как поэт и переводчик, пробовал себя как критик и драматург, огромную популярность снискали его трилогия «Христос и Антихрист», исследования «Лев Толстой и Достоевский» и «Гоголь и черт» (1906). Но всю жизнь он находился в поисках той окончательной формы, в которую можно было бы облечь собственные философские идеи. Мережковский был убежден, что Евангелие не было правильно прочитано и Иисус не был понят, что за Ветхим и Новым Заветом человечество ждет Третий Завет, Царство Духа. Он искал в мировой и русской истории, творчестве русских писателей подтверждение тому, что это новое Царство грядет, что будущее подает нынешнему свои знаки о будущем Конце и преображении. И если взглянуть на творческий путь писателя, видно, что он весь устремлен к книге «Иисус Неизвестный», должен был ею завершиться, стать той вершиной, к которой он шел долго и упорно.

Дмитрий Сергеевич Мережковский

Философия / Религия, религиозная литература / Религия / Эзотерика / Образование и наука
Афонские рассказы
Афонские рассказы

«Вообще-то к жизни трудно привыкнуть. Можно привыкнуть к порядку и беспорядку, к счастью и страданию, к монашеству и браку, ко множеству вещей и их отсутствию, к плохим и хорошим людям, к роскоши и простоте, к праведности и нечестивости, к молитве и празднословию, к добру и ко злу. Короче говоря, человек такое существо, что привыкает буквально ко всему, кроме самой жизни».В непринужденной манере, лишенной елея и поучений, Сергей Сенькин, не понаслышке знающий, чем живут монахи и подвижники, рассказывает о «своем» Афоне. Об этой уникальной «монашеской республике», некоем сообществе святых и праведников, нерадивых монахов, паломников, рабочих, праздношатающихся верхоглядов и ищущих истину, добровольных нищих и даже воров и преступников, которое открывается с неожиданной стороны и оставляет по прочтении светлое чувство сопричастности древней и глубокой монашеской традиции.Наполненная любовью и тонким знанием быта святогорцев, книга будет интересна и воцерковленному читателю, и только начинающему интересоваться православием неофиту.

Станислав Леонидович Сенькин

Проза / Религия, религиозная литература / Проза прочее