Читаем Трудный путь к диалогу полностью

Иные, быть может, скажут, что солидарность и любовь возможны безо всяких религиозных предпосылок. Однако не следует забывать, что и в "светском" варианте любая этика гуманности, милосердия, взаимопомощи, уважения к личности, любви глубочайшими корнями связана с традициями мировых религий, и в первую очередь христианства. Мы вольны, конечно, пренебрегать корнями, более того, - вольны их подрубать. Но, как известно еще из басни Крылова, дуб, у которого повреждены корни, едва ли сможет давать желуди. Бедой незадачливой героини басни была ее неспособность взглянуть вверх. Она была слишком увлечена пожиранием желудей и не догадывалась, что они растут на том самом дереве, которое она губит.

Не так ли сегодня и мы, разрушая духовные традиции, оказываемся перед перспективой тщетно ожидать урожая от древа культуры, засыхающего по нашей вине? Вселяет надежду лишь тот факт, что сейчас все большее число людей поднимает голову и задумывается над тем, откуда к нам приходят плоды духа.

Сейчас наша жизнь развивается под знаком того, что принято называть перестройкой. Слово хорошее, хотя им уже стали злоупотреблять. В любом случае уже давно назрела необходимость многое перестраивать. Для этого, конечно, потребуется огромный резерв терпения и энергии, труда и целеустремленности. Но если усилия будут направлены лишь на пересоздание хозяйственного или управленческого механизма, все дело рискует захлебнуться. Без духовной перестройки они будут обречены. А духовная перестройка включает в себя многие аспекты. Ее воздухом и ее питательной средой является культура диалога и спора, углубление правового сознания, сознания ценности свободы и достоинства личности, признание законности мировоззренческих различий и терпимость. Приобщение к великому наследию русской мысли XX века должно сыграть в этом немаловажную роль.

К ПРОБЛЕМАТИКЕ "ОСЕВОГО ВРЕМЕНИ"

(О диалоге культуры и религии)

Сегодня в нашем обществе происходят благотворные процессы, включающие серьезную переоценку многих взглядов, казавшихся аксиомами. В частности, заострился вопрос о роли духовного наследия прошлого для современности. Еще недавно это наследие объявлялось чем-то навсегда ушедшим, в лучшем случае к нему относились как к реликту, уважаемому, но мертвому. Даже художественные сокровища, такие, как иконопись и храмовая архитектура, оставались непонятыми (в начале века П. Гнедич, например, характеризовал русскую иконопись как примитивное, "отсталое" искусство). Тем более легко было третировать религиозно- философские и этические традиции, пришедшие к нам из глубины веков.

Подобный подход возник отнюдь не в XX веке. Он сложился еще в эпоху Просвещения, был развит в теории Огюста Конта о трех фазисах развития мысли и в других историософских доктринах XIX века. В известной мере это было обусловлено впечатлением, которое производил на умы прогресс естествознания, начавшийся с XVII столетия. Как правило, новые научные открытия отбрасывали многое из того, что им предшествовало. И бессознательно (а порой и осознанно) аналогичный принцип, законный в изучении природы, стали прилагать к области духа: к философской, эстетической, религиозной и нравственной сферам.

Между тем здесь существует качественное различие. Если химия означала конец алхимии, а новая биология оставляла далеко позади античные и средневековые представления, то весьма рискованно считать, что этика XX столетия уже не нуждается в нормах, выработанных предшествовавшими эпохами.

Первый шаг к преодолению высокомерного взгляда на духовные традиции древности и внеевропейского мира сделан был в плане эстетики. Уже в начале нашего века началась "реабилитация" первобытного, архаического и афро-азиатского искусства, на которое постепенно перестали смотреть как на продукт "варварства", "неумения", чуждого "передовой" современности.

Однако трагический век мировых войн, с его жестокостью, разрушением правового сознания, гибелью природной среды, бездуховностью, порождающей тяжкие социальные и этические кризисы, заставил многих задуматься над причиной происходящего. И тогда-то созрела мысль, что человек, поспешив отбросить идеалы прошлого, объявив их окаменелостями, оторвал себя от каких-то жизненно важных источников культуры.

Среди попыток преодолеть этот пагубный разрыв видное место занимает концепция "Осевого времени" (Achenzeit), выдвинутая немецким мыслителем, ученым и публицистом Карлом Ясперсом (1883-1969). Она отмечена, во-первых, убеждением в актуальности древнего духовного наследия Востока и Запада, а во-вторых, стремлением найти почву для общечеловеческого единства [1].

Особенности "Осевого времени"

Построение Ясперса никак нельзя назвать умозрительным, навязывающим истории абстрактные схемы. Он сам подчеркивал, что пришел к идее "Осевого времени" эмпирически, опираясь на вполне конкретные факты, хорошо известные до появления его книги "Истоки и смысл истории" ("Vom Ursprung und zeil der Geschichte", 1949). Философ лишь вычленил тот общий исходный пункт, где возникли основные парадигмы мышления Востока и Запада.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Иисус Неизвестный
Иисус Неизвестный

Дмитрий Мережковский вошел в литературу как поэт и переводчик, пробовал себя как критик и драматург, огромную популярность снискали его трилогия «Христос и Антихрист», исследования «Лев Толстой и Достоевский» и «Гоголь и черт» (1906). Но всю жизнь он находился в поисках той окончательной формы, в которую можно было бы облечь собственные философские идеи. Мережковский был убежден, что Евангелие не было правильно прочитано и Иисус не был понят, что за Ветхим и Новым Заветом человечество ждет Третий Завет, Царство Духа. Он искал в мировой и русской истории, творчестве русских писателей подтверждение тому, что это новое Царство грядет, что будущее подает нынешнему свои знаки о будущем Конце и преображении. И если взглянуть на творческий путь писателя, видно, что он весь устремлен к книге «Иисус Неизвестный», должен был ею завершиться, стать той вершиной, к которой он шел долго и упорно.

Дмитрий Сергеевич Мережковский

Философия / Религия, религиозная литература / Религия / Эзотерика / Образование и наука
Афонские рассказы
Афонские рассказы

«Вообще-то к жизни трудно привыкнуть. Можно привыкнуть к порядку и беспорядку, к счастью и страданию, к монашеству и браку, ко множеству вещей и их отсутствию, к плохим и хорошим людям, к роскоши и простоте, к праведности и нечестивости, к молитве и празднословию, к добру и ко злу. Короче говоря, человек такое существо, что привыкает буквально ко всему, кроме самой жизни».В непринужденной манере, лишенной елея и поучений, Сергей Сенькин, не понаслышке знающий, чем живут монахи и подвижники, рассказывает о «своем» Афоне. Об этой уникальной «монашеской республике», некоем сообществе святых и праведников, нерадивых монахов, паломников, рабочих, праздношатающихся верхоглядов и ищущих истину, добровольных нищих и даже воров и преступников, которое открывается с неожиданной стороны и оставляет по прочтении светлое чувство сопричастности древней и глубокой монашеской традиции.Наполненная любовью и тонким знанием быта святогорцев, книга будет интересна и воцерковленному читателю, и только начинающему интересоваться православием неофиту.

Станислав Леонидович Сенькин

Проза / Религия, религиозная литература / Проза прочее