Трудный путь к Победе

Ни минных постановок, ни ударов авиации по советским кораблям сделано не было. Лишь в районе Цзямусы встретились затопленные на фарватере баржи, а также заторы из брёвен и плотов. Советские моряки и офицеры откровенно удивлялись тому, что японцы не пытались создавать советским судам на Сунгари искусственных навигационных препятствий. Не были уничтожены даже створные и прижимные знаки, чем значительно облегчалось движение судов по неизученным фарватерам реки в светлое время суток. Все действия Сунгарийской флотилии свелись к отступлению в общем направлении на Харбин. Возможно, в откровенном бездействии флотилии в августе 1945 г. повинен банальный саботаж личного состава и лоцманов-китайцев. Ведь китайцы, корейцы и маньчжуры составляли 80 % матросов, 64 % офицеров и 30 % штабных офицеров флотилии, а командовал флотилией китайский генерал маньчжурской службы Цао Бин-сэн, к которому в качестве соглядатаев были приставлены японские полковник Судо Кэндзи и генерал-майор Иван Бунго. Кроме того, флотилия имела значительный некомплект личного состава судовых команд: вместо 4200 человек по штату в наличии на 9 августа было 3250 человек -2 тыс. морских пехотинцев, 550 в учебном отряде, 100 в службе тыла и лишь 600 человек в судовых командах!

Стремительный разгром Квантунской армии породил расхожее, однако совершенно неверное представление о Японии как о слабом противнике. Основные недостатки японской военной машины заключались в слабости военноэкономической базы, в низкой технической оснащённости войск и в отсталости японского военного искусства. Всячески превознося моральный дух японского солдата и недооценивая силы и возможности противника, пропагандируя культ «смерти за императора», командование тщетно надеялось компенсировать отставание военной техники японской армии от требований современной войны. Что касается японских солдат, то они сопротивлялись упорно, временами фанатично, беспрекословно выполняя приказы. В ряде случаев занимаемые позиции и опорные пункты удерживались до последнего солдата и офицера. Как отмечал в записной книжке советский военный корреспондент Е. Кригер – участник боёв на «адской дороге» Мулин – Муданьцзян, «японцы сопротивляются упорно. В наших тылах нападают на госпитали. Один из хирургов убит во время операции. Кое-где темп наступления – четыре километра в день… Японские смертники с хохотом бросаются под танки: после смерти блаженство!.. Они подпускали наших солдат к себе, подняв руки, и взрывались вместе с ними».

Солдаты, годами воспитывавшиеся в самурайском духе, получив приказ о прекращении сопротивления и сдаче в плен «русским большевикам», нередко отказывались верить в его достоверность, прекращали повиноваться своим офицерам и учиняли зверские самосуды над «предателями» и «пораженцами». На обозлённых самураев не действовали даже увещевания синтоистских священников, которых советское командование часто использовало в качестве парламентёров. Вместе с тем допросы пленных показали, что более развитый, грамотный японец критичнее оценивал политику правящих кругов своей страны, не относился к императору как к живому богу, был менее фанатичен, нежели малограмотный, отсталый и забитый. Что же касается японского офицерства и генералитета, то они оказались гораздо более трезвомыслящими, чем полагали. Так, практически не было случаев самоубийства офицеров и генералов посредством харакири.

Нередко действия японских войск отличались откровенным коварством. Так, на Южном Сахалине окружённые у горы Хаппо японцы несколько раз выкидывали белый флаг, после чего неожиданно открывали огонь по расслабившимся советским солдатам. Чтобы выиграть время, необходимое для перегруппировки сил, японское командование на Южном Сахалине трижды пыталось добиться прекращения боёв, засылая в расположение советских войск фальшивых парламентёров. Впоследствии это привело к гибели в перестрелках нескольких настоящих японских парламентёров.