Трудный путь в будущее

— Это же дичайшее мракобесие XX века. Ненависть к людям, ставшим на путь национального обновления, социального, культурного и экономического развития, не знает предела. В этой стране совершаются преступления, которым никогда не будет оправдания.

Сегодня музея Хадда, гордости Афганистана, сокровищницы мировой культуры больше не существует. Корреспондент индийского журнала «Линк» Р. Шарафи, побывавший здесь в начале 1982 года, с гневом и горечью писал: «Я увидел плоды действий тех, кто, прикрываясь лозунгами «защиты ислама от иноверцев и коммунистов», творит разбой, разрушает все. Я не верил своим глазам: на месте музея груды щебня, развалины, искореженные экспонаты и предметы старины. Разбитые скульптуры валяются на земле. Они почернели после пожара, полыхавшего здесь. Презрение и ненависть вызывают те, кто поддерживает бандитов, дает им оружие и боеприпасы, экипирует их. Я осуждаю правителей Пакистана, США и других государств, которые способствуют подобному варварству в Афганистане».

Осмотрев Бамиан, едем по узкой гравийной дороге, идущей то вдоль бурых выветренных скал, чередующихся с пологими травянистыми склонами, на которых пасутся отары овец, то вдоль бурной горной речушки.

Но вот наконец выехали на автостраду. Горы постепенно отступают, переходя в белые поля хлопчатника. Уборка в разгаре. Вереницы женщин и детей, согнувшись над распустившимися коробочками, собирают хлопок. По протоптанным тропинкам, оставляя за собой шлейфы пыли, движется в сторону дороги цепочка верблюдов с тюками хлопка. Мы недалеко от Кундуза — ведущего центра хлопководства страны.

Мы торопимся, чтобы засветло добраться до города. Завтра пятница — выходной день. Торговые фирмы выбрали этот день, чтобы провести в городе ярмарку ковров. Эта ярмарка, говорили мне еще в Кабуле, в общем-то местного значения. Тем не менее на ней будет продаваться и продукция из районов Акчи, Андхоя и Мазари-Шарифа, где тысячи ткачей заняты ковроткачеством.

Утром мы на ярмарке. Это подлинное царство ковров. На окраине города под навесами натянуты на огромных рамах или разложены прямо на земле ковры самых различных размеров и форм: безворсовые громадные паласы, пушистые миниатюрные коврики для моления, дорожки и кошмы. Впечатление такое, что все это ковровое разноцветье впитало в себя и голубизну афганского неба, и отблеск костров, разводимых кочевниками по ночам в пустынном безмолвии, и изумрудную зелень лугов Нуристана, и белизну снегов на склонах Гиндукуша.

У каждого ковра стояли покупатели и просто пришедшие полюбоваться товаром. Они придирчиво осматривали каждый сантиметр ковра, поглаживали и ощупывали его, чтобы убедиться в тонкости и эластичности ворса. Временами между ними и продавцом возникал спор.

— То, что здесь представлено, — заявил мне один из устроителей ярмарки, — это лишь небольшая частица того, что можно увидеть на традиционных праздниках и выставках ковров в Герате, Кабуле и Акче. На них съезжаются мастера ковроткачества и художники со всех районов страны. Наша же ярмарка имеет ограниченную цель — отобрать лучшие образцы на экспорт, дать заказы ткачам.

Быт афганской семьи невозможно представить без ковров. На коврах спят, едят и молятся. Коврами украшают и утепляют жилища. Кочевники укрывают ими вьючных животных в зимнюю стужу. Уважаемого гостя обязательно посадят на лучший ковер. В приданое девушки из состоятельной семьи всегда включается ковер. Считается большим достоинством, если этот ковер она выткала собственными руками.

Афганцы всегда понимали толк в коврах, которые были подчас единственной возможностью выразить свои чувства и мысли. От начала и до конца ковер представляет собой сугубо индивидуальное творчество. Ткачи, в основном женщины, сами мыли и прочесывали шерсть, красили пряжу, подбирали рисунки и цвета. Замысловатые и сложные орнаменты требовали от исполнителей большого терпения и вкуса. И не случайно, что день, когда ковер снимался со станка, был праздником. Слава об умелых ткачах переходила из рода в род, ее повсюду разносили купцы и путешественники.

Но ручное ковроткачество — это изнурительный, кропотливый труд. Чтобы представить себе, насколько это тяжело, достаточно сказать, что плотность ковра составляет порой пятьсот тысяч узлов на один квадратный метр. Это бесчисленное количество цветовых оттенков, изнурительная работа за станком в душном помещении, где освещение — в лучшем случае керосиновая лампа. Часто это кончается потерей зрения, болезнями и преждевременным старением.

Меня заинтересовало, сколько же за свой труд получает ткач, какова себестоимость ковра. Спросил об этом устроителя. В ответ улыбается, разводит руками, дескать, «не знаю». Поинтересовался у другого — то же самое. Коммерческая тайна или просто люди не хотели говорить на столь деликатную тему? Спустя несколько дней я узнал от одного журналиста, работающего на Кабульском радио, что скупщики получают от перепродажи ковров иностранным фирмам до тысячи процентов чистой прибыли!