Трудный рейс Алибалы

— Это было тысячу двести лет тому назад. Чтобы укрепить свою власть над народами, арабы заставляли их принимать исламскую веру. Тех, кто ее принимал, они не трогали, а тех, кто отказывался, убивали. Огнем и мечом насаждалась религия. Недаром азербайджанцев называют «гылындж мусульманлар», то есть мусульмане из-под меча…

Алибала, опасаясь потерять нить размышлений, прервал собеседника:

— Не знаю, что хорошего принес людям ислам. Но кто же не видит, что самые отсталые государства в мире — мусульманские… Если появится какой-то имам, то тянет народ назад. А той порой богатства страны грабят и разоряют империалисты. А мусульманское духовенство словно воды в рот набрало. Молчит, и все! А вот христианские священнослужители хоть что-то, а делают. Вот в Сальвадоре архиепископ, вы, наверное, слышали, в прошлые годы о нем много писали в газетах, я не помню его имени…

— Вы говорите об Оскаре Ромеро?

— Да, вот когда этот Ромеро увидел, что продажные реакционеры-военные, захватившие власть, терзают народ, так что кровь течет рекой, он стал протестовать, призывать к прекращению войны. Видит — бесполезно, написал письмо американскому президенту, просил его отозвать американских военных советников, прекратить помощь реакционному режиму. Он видел, сколько христиан гибнет изо дня в день. Так пусть президент во имя бога, во имя справедливости не вмешивается во внутренние дела Сальвадора. Он знал, на что идет. Президент не ответил на его письмо, а через некоторое время агент этого самого ЦРУ… или как его там… прямо во время церковной службы убил архиепископа. В какой мусульманской стране вы найдете священнослужителя, готового пойти на смерть ради людей, ради народа? Разве не так?

Поезд стремительно пронесся мимо маленькой станции, пронзительно просвистев. Мовсум-муаллим поднялся, услышав этот свист; яркий свет на секунду ворвался в вагон; прочесть название станции, узнать, где они проезжают, за время этой вспышки света он не мог. И резкий гудок, и свет, и промелькнувшая мимо станция послужили причиной того, что разговор принял несколько иное направление.

— Да, мы живем в трудное время. Люди, независимо от веры своей, от убеждений, повсюду должны сплачиваться и помогать друг другу. К сожалению, очень часто бывает наоборот.

Алибала сразу вспомнил новый дом и новых соседей. Помогут ли такие друг другу в трудный час?

— Вы моложе меня, Мовсум-муаллим, — сказал он, — вы не видели ужасов войны, дай бог, чтобы не увидели их никогда. Но в те жестокие дни люди были более внимательны друг к другу, чуткости было больше…

Алибала рассказал о том, как он встретил на станции Хачмас своего фронтового друга — сейчас он спит в этом вагоне. Рассказал, как был тяжело ранен и как один фронтовой товарищ дал ему свою кровь. Не утаил, что до сих пор был глубоко убежден: кровь дал ему Дадаш. Но вот теперь сам Дадаш говорит, что это доброе дело сделал не он, а другой.

— Это могло быть… Любой дал бы… Но мне все еще не верится, что это был другой, думаю, что это сделал он, что в моих жилах течет кровь Дадаша…

Приступ сердечной боли у Мовсум-муаллима, видимо, прошел, лицо посветлело, а ведь час назад, когда попросил воды, чтобы запить лекарство, он дышал тяжело, судорожно, согнулся как старик… За этот час, пока они беседовали, Алибала пришел к убеждению, что его собеседник — простой и душевный человек.

— Ваш фронтовой товарищ — благородный человек, уважаемый Алибала. Все люди разные, порой бывает, что даже близнецы не похожи друг на друга характерами, хотя внешне похожи как две капли воды. Верно сказано: сколько людей на свете, столько и характеров. Есть такие, которые когда-то кому-то сделали малюсенькое одолжение и вот этим добром с маковое зернышко всю жизнь кичатся и всю жизнь напоминают об этом. А есть такие, которые в трудную минуту делают большое доброе дело, а потом, чтобы человек, которому они помогли, не чувствовал себя обязанным, или преуменьшают значение сделанного, или приписывают его другим, или, во всяком случае, не считают, что сделали бог весть что. Таких людей надо ценить.

Дверь служебного купе открылась. Протирая глаза, вышел Садых, поздоровался с Мовсум-муаллимом и, выразительно глянув на свои часы, сказал Алибале:

— Время знаешь сколько? Что ж ты не разбудишь меня?

— Не стал будить. Да и спать не хочется. Мы тут с товарищем поговорили о том о сем, и время пролетело незаметно.

— Но поспать вам надо, дядюшка Алибала, — сказал Мовсум. — Спокойной ночи.

Мовсум-муаллим, извинившись, ушел в свое купе. Садых умылся, надел свой китель и, застегиваясь, сказал

— Теперь могу сидеть до утра. А ты иди поспи, Али бала-даи.

Алибала не спешил уходить. Он был бодр, как будто только что заступил на вахту.

— Ну ладно… Я не стал бы тебя будить, но раз ты сам встал, пойду посплю немножко. Я тебя прошу раз будить меня пораньше, надо поговорить с начальникем поезда, чтобы дал телеграмму в Минводы и забронировал место, которое должно освободиться. Я сойду там и возьму билет.