Трудоголик (СИ)

А я прикусил язык и ощутил прилив паранойи. Я вдруг вспомнил тут чревовещательницу-бабульку с рынка, которая сказала, что «старику нельзя верить». Ещё вспомнил подпольщика, упомянувшего некую Рину. Что, если, всё же, не Халибу нельзя верить, а Энтону? Что, если Энтон — самая тёмная лошадка в играх, которые разворачиваются вокруг меня. Я решил ответить туманно.

— Ну, в общем, там непонятно кто был. В комендатуре межправительственной. Одурила всех троих комендантов, предложила передать город вообще какому-то левому княжеству. А наши с соседями планируют этот сектор, шабуковский, передать этому… королевству Ала. Говорят, так легче управлять будет.

— Не люблю их. И Рюрику тяжело будет. Проклятые националисты. Ты в курсе, что это была депортация самых отмороженных, да? Там клан пиратов запихали в ковчег и добили заключенными с тройки крупных тюремных лагерей.

— Не знал. Я вообще плохо историю последних пяти веков знаю, как ты можешь догадаться. И историю других планет — тоже.

— С передачей сектора Ала надо что-то делать… слушай, а давай ты…

В этот момент дверь в номер распахнулась — хотя я точно помнил, что закрыл её. В проёме стоял Серафимион — в своём странном халате, поверх которого, словно большое сверкающее яйцо, сияло полупрозрачное поле.

— Стэн, медленно отойти ко мне. Этот человек — полусеяный. Он опасен. Он может являться шпионом Грани. Сейчас я произведу изоляцию. [Бастион алгоритмын башла!]

— Изо… чего?! — Энтон, намыленный с ног до головы в чём мать родила распахнул дверь, но та тут же отскочила обратно, а затем весь дверной косяк в уборную перекрыла огромная чугунная плита.

— Эй! Выпустите! — услышал я приглушённый звук.

Серафимион развернулся, продолжая сиять.

— Нам следует убираться отсюда. Не важно, выживет он, или нет, у нас Неполный закон про полусеек. Не обязаны сохранять жизнь, особенно, если не зарегистрированный.

— Ты… ты чего с ним сделал?! — Я чуть не накинулся на коллегу с кулаками. — А ну быстро выпусти его!

— Погоди. Ты хочешь сказать, что вы знакомы?

— Конечно, блин! Он меня… — я осёкся и чуть не сказал «разбудил после векового сна», но вовремя придумал легенду. — Он меня первым встретил на этой планете. И проводил во Дворец. Халиб о нём знает!

— Знает? — на лице Серафимиона мелькнуло недоверие, затем он начертил в воздухе блок-схему вызова. — Я сейчас спрошу у деда, то есть, у Полидеусеса. Будет очень странно, если… Привет, дедуль. Смотри, кого я обнаружил в номере у стажёра… Неучтённый! Возможно, не с нашей планеты! Так, в смысле — ещё месяц назад? Натурализованный, точно? А почему Старик никому об этом не рассказывает? Не знаешь?! Очень странно. Хорошо, спасибо большое. А то я уже прикончить его хотел. Стажёр говорит, что… Так может…

Он, видимо, перешёл на внутреннюю речь и бителепатию — кадык слегка шевелился, как бывает, когда проговариваешь что-то беззвучно. После сияющий купол защитного Алгоритма погас.

— Похоже, твой друг действительно знаком с Халибом. Видимо, у нашего старика, в смысле, прадедушки, какие-то с ним личные счёты. И у вас какой-то тайный проект. Я понимаю, что, возможно, это конфиденциально, и что ты работаешь под прикрытием…

Он многозначительно помолчал, затем принялся разглядывать чугунную стенку, за которой слышались приглушённые крики о помощи Энтона.

— [Объектны сайлау… Башлау]! — Я выбрал стенку и уничтожил.

— В общем, не лезу, — Серафимион немного стыдливо прикрыл дверь и сказал в щёлку. — Продолжайте тут заниматься… чем бы вы не занимались.

— Офигеть! Со мной так все восемьдесят лет, сколько я себя полусейкой знаю, так не обращались! Не на одной планете. Разве что тогда… в сорок лет… когда в мафию на Рутее вербовали…

Тут он странно изменился в лице, некрасиво скорчился, словно воспоминания об этом вызвали у него какую-то боль. Потом прикрыл дверь, точнее, то, что от неё оставалось, наскоро вытерся, оделся и шагнул к куртке. Я заметил, как он выудил из кармана и проглотил большую пилюлю. Энтон поймал мой косой взгляд и прокомментировал.

— Эти пилюли ещё с Дарзит пью. Папа сделал, говорит, чтобы от старческого слабоумия. Сын у меня вот оказывался пить, в итоге соображает уже хуже моего, да… Хотя моложе на двадцать лет.

— У тебя есть сын?

Энтон вздохнул.

— Да, виделись последний раз на Дарзит, за пару лет до отбытия. Отец привозил его с Рутеи с пачкой праправнуков. Отец шлёт мне письма иногда… Сухенькие такие! Когда кто-то из потомков рождается или умирает. Увы, уже внуки у меня не такие долгожители, двоих из четырёх потерял, да. И все там остались, кто на Рутее, кто на Дарзит, да.

Захотелось о многом расспросить — о юности, о соседней планете, о сыне и отце, которые, неожиданно, тоже живы, но, похоже, разговоры об этом навевали на Энтона грусть, и я решил не не бередить старые раны.

— Слушай, а сегодня, случаем, не пятница по-рутенийскому календарю? — вдруг спросил я.

— Она самая.

Вспомнились питейные заведения на Рубинштейна, которые мы с коллегами пару раз — когда не надо было работать ночью, конечно — посещали в конце рабочей недели. Очень захотелось тряхнуть стариной.