Игорь посмотрел на друзей, стоящих поодаль. Серьёзно, почему бы вам не подойти, а?!
— Прости, — вздохнула она вдруг. — Я чувствую себя такой виноватой перед тобой.
А это ещё о чём? Если кто тут и виноват, то только он.
— Мы с Боней… между нами кое-что произошло, — пробормотала она. — Он хочет, чтобы мы начали встречаться.
Ого! Игорь улыбнулся. Он не особенно удивился: Богдану она нравилась всегда, но он был хорошим другом и ни за что не встал бы между Игорем и его девушкой. Но теперь…
— Хуже всего, об этом все узнали. Слышал бы ты, что обо мне говорят, — она криво улыбнулась, глотая слёзы. — Ну да, не прошло и полгода с твоей смерти, как я прыгнула в койку к твоему лучшему другу… Его мама сказала, что и на порог меня не пустит. Твоя мама, правда, посоветовала мне не обращать внимания, но звонить тоже перестала… Но хуже всего коллеги, конечно. Они здороваются со мной сквозь зубы, смотрят так… По всем курилкам шепчутся, что я от одного директора перебежала к другому, чтобы не потерять статус.
— Нашла, кого слушать! — крикнул он, но до неё слова не донеслись, конечно.
— Я иногда думаю, что бы ты сказал мне, — пробормотала она. — Злился бы ты на меня? Я отказала Боне, конечно. Это всё — неправильно, и я просто…
Игорь покосился на Йорамору.
— Я могу как-то подать ей знак?
— Уверен? — усмехнулся речной бог. — Я так понимаю, нужно как-то намекнуть, что ты на неё не злишься?
— Разумеется, — Игорь даже скривился.
Как ей вообще могло в голову прийти обратное? Если он умер (для этого мира как минимум), то что ей теперь, лечь и помереть тут же? Он сам пошёл дальше, если уж на то пошло.
В этом весь смысл — идти дальше.
— Как скажешь… — Йорамора щёлкнул пальцами.
Поднялся ветер, сильный и пронзительный. Он всколыхнул траву, разметал цветы, заставил её запахнуть кардиган и поёжиться. Но суть, конечно, была не в этом: Игорь видел, как несётся над надгробиями какая-то бумажка, и, кружа, цепляется за один из букетов.
Ветер утих.
Девушка наклонилась, чтобы убрать мусор, да так и застыла, просто таращась на вырванную страничку из какой-то старой книги, в которую, кажется, что-то раньше заворачивали. Игорь тоже заглянул.
Почти все слова были размазаны, размыты, стёрты, их невозможно было прочесть.
Осталось лишь несколько слов, которые поддавались расшифровке. Вместе они сложились в такую фразу:
"Я люблю тебя и помню. Нет никакой вины. Нам пора идти дальше"
Она смотрела, хлопая глазами.
— Спасибо… — прошептала она растерянно. — Надеюсь, тебе там будет лучше…
"Будет, — подумал Игорь. — Я нашёл своё счастье и хочу знать, что ты тоже счастлива. Странно, что ты в этом сомневалась."
— Нам пора, — сказал Йорамора. — Мы не можем долго тут задерживаться.
— Ладно, — сказал Игорь, бросая последний взгляд на близких, и всё же не удержался. — Так оно и бывает, да? Так выглядят приветы от ушедших?
— А ты чего ждал? — хмыкнул Йорамора. — В техногенном мире иначе не бывает. Но так, быть может, даже лучше. Всегда можно верить, что шелест листвы, порыв ветра, шёпот падающего снега — это всё прощания. Или весточки. Но зацикливаться на этой идее тоже не стоит. Знаешь, парень, я пережил стольких друзей, любимых и родных, что имею некоторое представление о предмете. И освоил два высоких искусства: уходить и отпускать. Они, по сути, нужны во всех сферах жизни, но немногим подвластны — увы. Как твоя рана, кстати?
Игорь прислушался к себе и с удивлением осознал, что фантомная боль исчезла.
— Больше не чувствуется, — сказал он.
— Вот и хорошо…
А в следующий миг Игорь всплыл, кашляя, под многострадальным мостом, который — всё же — не утонул. Он посмотрел во встревоженные драконьи глаза и легко улыбнулся: невидимый камень, всё это время давивший на грудь, исчез.
Он мог идти дальше, не оглядываясь. И дорога, если честно, того стоила.
Интерлюдия 2, краткая. О тяжкой доле попаданок и несправедливом мире
Гениально сказано, не так ли? Равиэль прочитала эту цитату в числе многих других, которые следует накрепко запомнить современной женщине. И вот теперь, угодив в мерзкий, жестокий, недружелюбный мир, она в полной мере поняла глубину этого высказывания.
Да, каждая женщина должна его запомнить, как аксиому!
Взять хоть её, Равиэль.
Она вот раньше была открыта этому миру и хотела окружающим только добра. Но кто ценил это? Кто ценил её ум, попытки помочь, волю к свободе и индивидуальность? Ох уж это одиночество гения! Никто не понимал её — ни родители, ни парни, никто! А ведь она хотела совсем немногого — жить счастливо со своим принцем. Но что в итоге? Почему всё так?
"Глупый вопрос", — сказал бы маменькин сынок Эт. Теперь-то стало понятно, в кого он вырос таким мерзким, равнодушным, лицемерным уродом, разбивающим чужие сердца.