Трудус-трудум-труд

Да, неплохо поработал малыш. От всего окна осталась только рама и ни одного кусочка стекла! В комнате сразу стало светло. Сквозь разбитое окно солнце вошло, как желанный гость. Виден был двор, стекольня, у самого леса — какой-то человек с тележкой и бегущий к нему мальчишка. Это была очень приятная картина, но всё же…

Все молчали, а потом Тьери покачал головой:

— Так, сынок, вот это ты и называешь «дать мне побольше света»? Не пристало стеклодуву бить стёкла.

— Такие стёкла не жалко. Подумаешь, донышки от бутылок, сквозь которые ничего не видно.

— Ишь ты какой! По крайней мере, они защищали меня от ветра и дождя. Я теперь старый и больной и боюсь холода.

— А вам сейчас холодно?

Тьери удивился:

— Нет. А и правда — на улице ветер, видно, как качаются деревья, и потом, ведь сейчас зима… Сынок, что это ты такое выдумал?

Колен и Клеман подбежали к окну. Тьери тоже не выдержал и вскочил с постели, чтобы посмотреть поближе. Вместо прежних мрачных решёток в окно были вставлены два целых больших стекла, чистых и прозрачных, как вода. Тьери даже руками по ним провёл, чтобы убедиться, что всё это правда. Надо думать, стеклодув знает цену хорошему стеклу. Но таких стёкол в те времена ещё никто не видел, эти были самые первые.

Тут отец и братья кинулись на шею мальчугану. Они чуть не задушили его. А он покраснел, но видно было, что он счастлив.

Старик Тьери подошёл к большому шкафу, который стоял в углу. Уж раз он поднялся, ему можно было хоть немного поразмяться, правда ведь? Из шкафа он вынул шкатулку, а из шкатулки — три ключика: серебряный, золотой и стеклянный.

— Вот, мальчики мои, это вам. Давно-давно одна старуха дала их мне и сказала, что это ключи от вашего счастья. Тогда я не понял, что она мне толковала, и я не стал вам ничего рассказывать. Но теперь время настало.

И Тьери рассказал сыновьям всю историю.

— А старуха-то не ошиблась, — закончил он. — Стоит посмотреть на зеркало Клемана: ведь правда, что он отражается в серебре; а кроме того, он и серебра получает достаточно. Ты, Колен, действительно, мечтая о витражах, словно по радуге прошёл. А ты, Пьер, сумел сделать настоящую прозрачную стену.

Братья стали разглядывать ключики, которые им передал Тьери.

Старик улыбнулся:

— Берегите их, мальчуганы. Кто знает, может, они по-прежнему будут приносить вам удачу. Но только не забивайте, что подлинным и единственным ключом к счастью у каждого служит его любимое дело, и этим ключом открываются все двери.

Через некоторое время^Клеман спросил:

— Вот перед вами три окна, отец. Все три разные. Скажите нам, которое из них вам больше нравится?

Тьери посмотрел на окна, потом на сыновей и сказал:

— Твоё зеркало, Клеман, очень хорошее! Я плакал от радости, когда увидел твой витраж, Колен. Но через окно Пьера я вижу всё, что делается на улице, и мне кажется, будто я опять здоров, будто я всё ещё работаю в своей мастерской. И кровать я хочу поставить около этого окна. Не обижайтесь на меня, Клеман и Колен, но то, что я вижу в это окно, мне нравится больше всего.

Тьери прав, он выбрал действительно самое лучшее окно. В обществе собственного отражения можно скоро соскучиться. Витраж, пускай даже самый прекрасный в мире, перестанет вызывать интерес, если он будет всё время перед глазами. Но живая, настоящая жизнь не может надоесть, пока видят глаза и бьётся сердце.

ХРАНИТЕЛЬ ОГНЯ

В наших краях все ремёсла с огнём связаны. Местность того требует. Ни равнин под пшеницу у нас нет, ни склонов под виноградники, ни больших пастбищ. Кругом всё горы — камень да колючий кустарник. Зато уж чего много, так это железа. Поэтому-то в округе все — железных дел мастера. Знаете, как говорится: «Лучший из городов — десять домов, пятнадцать кузнецов». Ну, это так, ради красного словца сказано, потому что ведь, кроме кузнецов, есть у нас и литейщики, и ножовщики, и гвоздари — всех понемногу. Да всё равно: для каждого из этих ремёсел огонь нужен. Огонь — он у нас первый работник.

Вот однажды, рассказывают, наступило время, когда дрова оказались на исходе — в ту пору всё у нас работало на древесном угле, и кругом лес был уже почти сведён. Нет дров — нет и огня; нет огня — нет и работы. А ведь известное дело: уходит работа — горе и нищета тут как тут.

В одном посёлке недалеко от Бройя была небольшая литейная мастерская, и управляющий в ней — Гильо его звали-ничегошеньки в ремесле этом не смыслил. Уж куда хуже, если самый главный в оркестре вдруг музыки не понимает. Люди и без того горюют, что печи гаснут, а тут ещё Гильо тявкает, как цепной пёс:

— Кто это позволил вам остановить работу, бездельники? Ну-ка, немедленно снова разжечь огонь!

— Дров нет, — люди ему объясняют. — Ушли за ними. Только вот переправить дрова с того склона горы время требуется, и придётся терпением запастись.

— Это всё отговорки лодырей! — кричит Гильо. — Для работы у вас дров нет, а у самих полны дворы хвороста?

Разве печи в литейной можно топить хворостом? Но попробуйте втолкуйте это Гильо, если для него что железо варить, что суп — всё едино. И чем меньше он понимает, тем громче вопит: