Трудус-трудум-труд

— Вот именно, золото лопатами! Ничего не бойся. Перед тобой Мандро-золотоискатель, человек ясный, как золото, и чистый, как вода в горном ручье. И как раз в горном ручье мы и будем искать золото. Сильные люди, которые не страшатся труда, — вроде нас с тобой — смогут выудить себе кое-что, чтобы заработать на кусок хлеба, да ещё с ветчиной и со стаканом вина в придачу. Ну, так как же — порукам?

А почему бы и нет? Это, по крайней мере, настоящая мужская работа. И Кароле согласился.

Весь следующий день, с восхода солнца и дотемна, Кароле рыл и рыл, поднял тонны земли. К вечеру у него ныла спина, и ноги, и руки — всё ныло. Мандро промывал песок через большое железное сито. Он тоже устал так, что всё тело ломило. И в результате всего одна крупинка золота величиной с воробьиный коготок. А золотоискатель доволен:

— Ты принёс мне удачу, парень! Не каждый день попадаются самородки таких размеров.

Кароле так устал, что не в силах был возражать. Но зато на следующее утро он выложил всё, что у него было на сердце:

— Послушай, старина, сам ты человек хороший, но работа твоя нестоящая. Мы с тобой вчера столько трудов положили, что можно бы вспахать целое поле, а это принесло бы и другим больше пользы и нам больше выгоды. Не сердись на меня за то, что я тебя бросаю, но мне надо поискать другой работы, по-настоящему хорошей.

От всех этих неудач Кароле не пал духом. Коли нельзя найти подходящего ремесла в деревне, придётся попытать счастья в городе — в Фуа, а то и в Памье — уж там-то он отыщет то, что будет по нраву папаше Билла. И Кароле отправился в путь.

Долог был этот путь. Солнце уж стало клониться к закату, а Кароле ещё и половины дороги не прошёл. И жара изнуряла, да и усталость прошлого дня сказывалась, И тут подходит Кароле к месту, такому, будто его нарочно сделали для отдыха: из скалы бьёт источник, кругом свежая зелень, тень. До чего ж приятно!

Чуть подальше дорога делилась на две — одна спускалась в долину, а другая круто поднималась вверх, в горы. Там, высоко, у края плато, видны были домишки. Такие селения, если со стороны смотреть, кажутся очень привольными и красивыми. А вот жить в них — это уж другая песня. Эти затерянные деревушки бывают до того бедны, что жить в них совсем невесело.

Подходит Кароле к источнику напиться и видит, что там, в тенёчке, сидит какой-то бородатый старичок. Кароле поздоровался, старик ответил.

Разговорились они.

— Ты оттуда, сверху, сынок? — спрашивает старик.

— Нет, я не здешний, я из Орлю.

Старичок стал рыться в памяти:

— Орлю… Орлю… Не припомню что-то. Вода там есть?

— Уж в чём, в чём, а в воде недостатка нет. У нас кругом ручьи да озёра.

Старику это, видно, понравилось.

— Вот хорошо! Вода, сынок, — самое лучшее, что есть на свете. Да, люблю я воду…

«Старичок, должно быть, немного того, заговаривается», — подумал Кароле, но из вежливости спросил:

— А вы сами, что — здешний?

Старик засмеялся так странно, словно закудахтал:

— Нет, я не здешний. И не тамошний. Я вообще ниоткуда. Я прихожу, ухожу. Иду к тем местам, где есть вода, и вода появляется там, куда прихожу я. Что смотришь на меня так, сынок? Я тебе правду говорю. Я люблю воду, а вода любит меня — так-то вот.

Нет, конечно же, старик хоть немного, но заговаривается. Не будь такой жары на дороге, Кароле оставил бы его тут — пусть себе болтает сам с собой. Но в тени было так славно… Старик поддакнул, будто Кароле всё это вслух сказал:

— Да, ты прав, сынок, славно здесь. И всё из-за воды. А вот в деревне, там, наверху, совсем не так хорошо. А почему? Да потому, что там воду пьют из бочек. Очень скверная вода в бочке. Вода должна течь, бежать, она должна быть свободной. Взгляни-ка, разве не жаль смотреть на такое?

Кароле обернулся. У подъёма остановилась упряжка — телега, а на ней большущая бочка, полная воды, — и лошадь запряжена старая, тощая: кожа да кости.

И сразу видно, что лошадь отказывается идти не потому, что упрямится, просто у бедной скотины силёнок больше нет. А возчик — сам-то не больно ретивый, не лучше своей клячонки, — старается сдвинуть её с места ударами палки. Кароле одним прыжком подскочил к нему:

— Эй ты, живодёр!

Да разве можно так бить скотину? А коли я с тобой то же сделаю — тебе понравится?

Кабы не старичок, туго пришлось бы возчику. Но старик уж тут как тут, тянет Кароле за рукав:

— Полегче, сынок, успокойся. Знаю, горячишься ты от доброго сердца, но если побьёшь ты беднягу, к чему это приведёт? Будет вместо одного двое побитых. А это и нехорошо и несправедливо.

Кароле сразу же отпустил возчика. И ведь правда! Вот натворил бы дел! И это он-то, который не хотел ни ошибаться, ни обижать никого даже ненароком. Хоть и заговаривается старик, а ведь прав он: колотушками никогда ничего не докажешь.

А тут ещё возчик стал объяснять, а сам чуть не плачет:

— Думаете, я это от злости? Воду-то поднять надо! Мне тоже нелегко. Оба мы несчастные горемыки.

По нему это и вправду можно было сказать. Кароле стыдно стало: