Труды

Кто-то из древних писателей говорил, что любовь как будто очень хрупкая вещь. Есть другие силы на свете, которые кажутся мощными; любовь мощной назвать нельзя. Но (говорит он) любовь подобна волоску, который при всей своей хрупкости и слабости может соединить несколько цветков так, чтобы они не распадались друг от друга. Вот что может сделать любовь самая простая, самая незатейливая, самая человеческая, при условии, что она является именно любовью, а не страстью, не желанием обладать. И даже в условиях падшего мира многие примеры из Ветхого Завета или из языческой жизни показывают, что есть измерение в любви, которое освящает и очищает. Это бывает и в наше время. Бывает, что человек может посмотреть на другого, может общаться с другим человеком, без того чтобы были затронуты какие бы то ни было нечистые струны в нем.

Вместе с этим после падения любовь, которая была вначале ликованием, стала предметом подвига. И это мы видим в Послании апостола Павла, где он говорит о браке (Еф 5:22-33). Он сравнивает сродство, которое получается между мужем и женой, с соотношением Христа и Церкви. Что же мы знаем об этом? Мы знаем, что Бог во Христе стал человеком ради того, чтобы всю Свою жизнь отдать миру, который Он сотворил. А Церковь – это те люди, которые поняли, что значит быть любимым так, которые поверили во Христа и в Божественную любовь и которые отдались Ему.

В конце этого отрывка говорится: а жена да боится своего мужа (Еф 5:33). Это очень несчастное выражение. Слово «боится» везде, где мы его находим, – и в Священном Писании, и у святых отцов надо рассматривать в контексте. Один из отцов Церкви, авва Дорофей, говорит, что страх Божий бывает троякого рода. Бывает рабский страх: человек грешный, не желающий подчиниться Богу или настолько связавшийся злом, что не может отдаться Ему, но знающий, что над ним есть Бог и есть суд, боится: боится наказания, боится осуждения, боится быть отвергнутым, боится, что то хоть малое общение, которое есть теперь между ним и Богом, прервется и останется только осужденность, отвержение, ад. Есть, как говорит авва Дорофей, другой страх: страх наемника, который боится чем-нибудь не угодить своему работодателю и поэтому делает все возможное, чтобы ему угодить, но сердцем его не любит, безразличен к нему, его связывает с работодателем только выгода, он надеется, что за честный труд ему будет награда. Это страх наемника. Но не таков страх, к которому мы призваны Евангелием, и какого от нас ожидает Господь, и какой должен бы связывать нас друг с другом. Последний род страха, о котором говорит авва Дорофей, это страх ранить того, кто нас так любит, кого мы посильно сами любим. Это страх оказаться недостойным любви, страх, который рождается от видения себя самого и видения любящего. И когда апостол Павел говорит: жена да боится своего мужа (а параллель именно – Церковь и Христос), речь идет не о том, чтобы мы боялись рабски, боялись наемнически, единственный страх в нас должен быть – страх оказаться недостойными той дивной любви, которую нам подарил Господь.

Но это соотношение между Церковью и Христом. Что же бывает между двумя людьми, между мужем и женой, женой и мужем? Постольку поскольку есть в человеке любовь, которая есть Божественная сила соединения, мы должны быть готовы отдать себя другому не как жертва, не неохотно, а дать все возможное, чтобы принести радость и счастье другому. Это то, что сделал Христос воплощением, жизнью, учением, и смертью, и Воскресением Своим.

Но тут вступает то условие, о котором я сказал раньше. Любовь в таком контексте является ликованием, радостью, является дивом, а вместе с этим и подвигом, потому что, как бы глубоко мы ни умели, ни оказались способными любить другого человека, в нас есть то или другое, что затемняет эту любовь: себялюбие в той или другой форме, непонимание другого человека и так далее. И тут любовь делается подвигом: ставя перед собой идеал той любви, о которой говорит апостол Павел в отношении Церкви и Христа, мы боремся постоянно против всего, что делает нас неспособными так любить, так благоговеть перед другим, видеть в нем неизреченную богоданную красоту, изумляться перед ним и этой красоте, Божественной красоте в человеке, служить благоговением, целомудрием, лаской.