и) Разумная природа не имеет в себе самой ничего принудительного. Damasc., 1041 = Max., 293.
й) Неодинаковое значение слова «αὐτεξουσιότης» в приложении к Богу, ангелам и человеку; невозможно отнять у Христа человеческую волю при допущении в Нем человеческой природы. Damasc., 1041 = Max., 325.
к) Невозможно допустить во Христе одну сложную волю. Damasc., 1044 = Max., 296.
л) Невозможно приписать Христу так называемую «произвольную склонность» (γνώμη). Damasc., 1044–1045 = Max., 308–309. [514]
Замечание по поводу различных значений этого слова в Св. Писании. Damasc., 1045 = Max., 312. [515]м) Единосущие Сына с Отцом как до, так и после воплощения. Damasc., 1052–1053 = Max., 348–349.
Исчисленные места буквальных заимствований Дамаскина из творений Максима предметом своим имеют
н) Двойство действований во Христе не нарушает единства Его ипостаси, и единство ипостаси не препятствует признанию двух действований, так как действование составляет существенное определение природы, а не лица. Damasc., 1053 = Max., 336–337. [516]
о) Невозможно приписать Христу
п) Смысл различных названий человеческого движения, встречающихся у отцов Церкви. Damasc., 1060–1061 = Max., 349–352.
р) Одно действование человека, состоящего из двух сущностей. Damasc., 1065 = Max., 336.
с) Проявление свойственной человечеству Христа силы самосохранения. Damasc., 1088–1089 = Max., 297.
т) Сюда же до́лжно отнести излюбленную Максимом аналогию «раскаленного меча». Damasc., 1053–1056 = Max., 337 — 40, 341.
Почти все исчисленные места буквальных заимствований, с включением еще нескольких, весьма сходных по мысли, выбраны Дамаскиным из рассуждений Максима в разговоре с Пирром. Если из той части разговора Максима с Пирром, которой пользуется Дамаскин, исключить рассуждения чисто полемического характера — что́, как было замечено выше, и делает Дамаскин — то окажется, что
Нечто иное до́лжно сказать относительно изложения и раскрытия у Дамаскина другой стороны учения о лице Христа — учения о единстве ипостаси во Христе и об отношении природного двойства к личному единству. Если и в этом отношении еще незаметно следов желательной систематизации того нескудного материала, какой дает Максим, то в отношении раскрытия этой стороны учения Дамаскин делает решительный шаг вперед сравнительно с Максимом. Важная заслуга Дамаскина тут в том, что он уже смело и определенно развивает некоторые догматически-глубокие положения, у Максима не имеющие желательной полноты и определенности. К таким положениям до́лжно отнести:
а) мысль о том, что «Христос воспринял естество
б) мысль о том, что «хотя оба естества Господа нашего проникают одно другое, но… проникновение (в строгом смысле) принадлежит Божескому естеству, так как одно Божеское естество проходит и проникает все, как хочет, само ничем не проникаясь», [519]
и в) мысль о том, что человеческая воля (Христа) во всем следовала и подчинялась (Божеской) Его воле, не действуя по собственному произволу (μὴ κινουμένου γνώμη ἰδιᾳ), [520]
— мысль, в первый раз высказанную в «Окружном послании» Софрония.