Труп в доме напротив

— Ты в это лицо съел такой ужин, что теперь три дня можешь не обедать! — пожал плечами Верещагин. — Так что никакие обиды до тебя просто не дойдут сейчас, через пузо не переползут.

— Боюсь даже представить себе эту картинку, — подхватил его помощник. — Обиды… переползают через пузо… откуда и куда?

— Пошли к Тёмному! — отмахнулся лениво Глеб. — Конечно, я скопировал список. Вот он!

Лист бумаги, красиво спланировав, лёг на письменный стол, и сыщики почти столкнулись лбами, заглядывая в него.

— Один? — с удивлением переспросил Алекс. — Один читатель спрашивал эту книгу?

— Вот именно, — инспектор воздел к небу палец. — Один-единственный. И уважаемый Хранитель сообщил мне все данные об этом любителе изящной словесности, в частности, то, что пользоваться библиотекой он мог только и исключительно по рекомендации двух преподавателей университета.

— И их имена?…

— На обороте страницы. Завтра я попытаюсь с ними всеми встретиться, но почти уверен, что это направление — тупиковое. Надо искать в деловых связях убитых, и трое моих коллег сейчас этим занимаются.

— То есть, ты хочешь сказать?…

— Да. Я — часть государственной машины, и действую в связке с другими её частями, деталями, Тьма побери, шестерёнками. Ты расследуешь в одиночку, и зачастую твоя работа более эффективна, но не в данном случае. Десятки связей, деловых, личных, дружеских и вражеских, сотни писем, чеков, накладных, ещё каких-то бухгалтерских бумаг… Твоя бывшая жена и её Оскар действительно влезли в чей-то хорошо налаженный бизнес, за что их и убрали. Мы уже практически вышли на заказчика убийства. Ещё день-два, и будет арест. Всё, точка, об этом деле на сегодня больше не говорим. Что у тебя?

Пару мгновений Верещагин молчал, пытаясь подавить иррациональную горечь. На что обижаться, на служебные инструкции? Но где-то внутри будто кусочек льда появился и колол.

— У меня… — проговорил он тихо. — У меня… Основные открытия сегодня сделал Влад, ему и слово.

Суржиков откашлялся, словно неловкость момента попала ему в горло и першила там.

— Воскарёвы и Шорн, — сказал он. — Сегодня я начал ими заниматься, ничего особо не выяснил, но… как бы это сказать… заложил базу для дальнейших действий. Не хочу торопиться. «Порой наш замысел прекрасен и велик, Но начинаем мы рубить сплеча и вмиг Переусердствуем и добрую основу Испортим, извратим».

Он коротко рассказал Никонову о том, что узнал от старика-домовладельца и от продавцов на рынке, потом замолчал и хлопнул себя по лбу:

— Алекс, ты хотел дать мне кристалл для записи! Найди, пожалуйста, я утром рано уйду, мне надо к восьми быть уже там, возле лотка с молоком и творогом!

Кивнув, Верещагин вышел. Влад покряхтел и произнёс негромко:

— «Опасна власть, когда с ней совесть в ссоре…»

— Что ты хочешь этим сказать? — ощетинился инспектор.

— Это не я, — грустно ответил бывший актёр. — Это Шекспир…

Когда Алекс вернулся, держа в руках синий замшевый мешочек, они спорили, разумеется, о «Гамлете». Суржиков вытащил из футляра светло-серый кристалл размером с половину большого пальца, покрутил в руках и спросил:

— А как с ним обращаться-то?

— Положишь в какое-то место, где его сразу не сопрут какие-нибудь сороки, сожмёшь в руке перед этим и секунду подержишь. Записи хватит на восемь часов, этого времени должно хватить, чтобы стало понятно, стоит ли в этой речке что-то ловить. Погоди, мы ж хотели сперва посмотреть план дома, чтобы прикинуть, куда амулеты лучше ставить?

— План дома? — удивился Никонов.

— В офисе главного архитектора Москвы, — пояснил Алекс, и вновь повернулся к помощнику. — Так что давай, как расстанешься с кухаркой, двигай на Бутырскую. И, пожалуй, для скорости воспользуйся порталом, я денег дам…

— Не надо, — наотрез отказался Владимир. — Мало ли кто увидит, я ж работу ищу, откуда у меня деньги на порталы? Дойду до набережной, а там возьму экипаж.

— Хорошо, принято.

— Ну, а я планирую завтра встретиться с господином Устименко… — Алекс неожиданно ухмыльнулся. — Пожалуй, до седьмого мая мы сумеем это дело закончить, а?

ГЛАВА 8 5 мая 2185 года от О.Д

«Мошенник смеется не так, как честный человек; лицемер плачет не теми слезами, какими плачет человек искренний. Всякая фальшь — это маска, и, как бы хорошо не была она сделана, эта маска, всегда можно отличить её от истинного лица, если внимательно присмотреться»

(Александр Дюма, «Три мушкетера»)

— Дворецким, говоришь, служил в поместье? — спросила кухарка, окидывая Суржикова хорошо читающимся взглядом, примерно таким же, как несколькими минутами раньше — кусок телячьей вырезки.

— И дворецким, и лакеем, — подтвердил он. — Лет мне немало, хозяюшка, чего только не бывало… Вот последний хозяин перебрался из имения в Пермь-Вычегодск, наследство там получил, устраиваться начал, да и помер.