Труп в оранжерее

— Ура! — сказал Уимзи. — Выдающийся человек! Мне нравится наблюдать, как время от времени вы пытаетесь подавить утонченный смешок. Я избавлю вас от действительно возмутительной истории о молодой домохозяйке и путешественнике в велосипедных тапочках. Вы знаете, Чарльз, я действительно хотел бы знать, кто убил Кэткарта. Юридически возможно доказать, что Джерри невиновен, но, с помощью госпожи Граймторп или без госпожи Граймторп, это не делает чести нашим профессиональным способностям. «Папа слабеет, но правитель назначен!»; то есть как брат я удовлетворен — и говорю это с легким сердцем, — но как сыщик я расстроен, оскорблен, сдан в утиль. Кроме того, из всех способов защиты алиби — наиболее затруднительный, его невозможно установить, если множество независимых и незаинтересованных свидетелей не объединятся и не составят, таким образом, полную картину всех произошедших событий. Если Джерри будет отказываться, многие сочтут, что либо он, либо госпожа Граймторп по-рыцарски галантны.

— Но ведь у вас есть письмо?

— Да. Но как мы собираемся доказать, что оно оказалось там именно тем вечером? Конверт уничтожен. Флеминг ничего не помнит об этом. Джерри мог получить письмо намного раньше. Или это могла бы быть полная фальшивка. Кто подтвердит, что я не поместил его в окно самостоятельно и не притворился затем, что нашел его? В конце концов, я — едва ли тот, кого можно назвать незаинтересованным лицом.

— Бантер видел, как вы нашли письмо.

— Он не видел, Чарльз. В тот момент его не было в комнате, он готовил воду для бритья.

— О, неужели?

— Кроме того, только показания госпожи Граймторп могут дать нам такие действительно важные пункты, как момент прибытия Джерри и время его ухода. Если он не был в Грайдерс-Холле до 00.30, то уже не имеет значения, появлялся он там или нет.

— Хорошо, — сказал Паркер, — раз мы не можем заставить госпожу Граймторп дать свидетельские показания, так сказать…

— Звучит немного фривольно, — сказал лорд Питер, — но мы предложим ей выступить в качестве свидетеля, если вам больше так нравится.

— И тем временем, — продолжал мистер Паркер небрежно, — постараемся найти настоящего преступника?

— О, да, — сказал лорд Питер, — и это кое о чем напомнило мне. Я проведу обыск в имении — по крайней мере намереваюсь. Вы заметили, что кто-то взломал одно из окон в кабинете?

— Действительно?

— Да, я обнаружил явные признаки. Прошло много времени после убийства, но там остались царапины на щеколде — на вид оставленные перочинным ножом.

— Что за глупцы мы были, что не осмотрели все вовремя!

— Подумайте, что получается? Я спросил Флеминга, и он, подумав, вспомнил, что в то утро в четверг он нашел окно открытым и не знал, как объяснить это. И вот еще кое-что. Я получил письмо от моего друга Тима Вочетта. Вот оно:

Милорд! О нашей беседе. Я нашел мужчину, который был с Парти в кабачке «Пинг энд Висл» ночью 13-го прошлого месяца, и он сообщил, что Парти попросил у него велосипед, который впоследствии был найден в канаве, откуда вытащили Парти; у велосипеда оказался согнут руль и вывернуты колеса.

Рассчитывающий на продолжение Вашей благосклонности

Тимоти Вочетт.

— Что вы думаете об этом?

— Достаточно хорошо, чтобы продолжать, — сказал Паркер. — По крайней мере нас больше не мучают ужасные сомнения.

— Согласен. И хотя Мэри — моя сестра, я должен сказать, что из всех болтливых овечек она самая болтливая. Начать, к примеру, с того, что она все обсуждала с этим ужасным грубияном…

— Она вела себя очень хорошо, — сказал мистер Паркер краснея. — Только из-за того, что она — ваша сестра, вы не можете оценить, как достойно она поступила. Как могла бы такая широкая, благородная натура раскусить человека, подобного ему? Она настолько искренняя и непосредственная и судит каждого по своему стандарту. Она не верила, что Гойлс мог быть так неприятен и беспринципен, пока ей не доказали это. И даже тогда она не могла заставить себя думать о нем плохо, пока он сам не выдал себя. Способ, которым она боролась за него, был замечательным. Подумайте, чего, должно быть, это стоило для такой доверчивой и честной женщины…

— Хорошо, хорошо! — закричал Питер, удивленно глядя на своего друга. — Не выходите из себя. Я верю вам. Пощадите меня. Я только брат. Все братья — глупцы. Все влюбленные — безрассудны, как говорил Шекспир. Вы неравнодушны к Мэри, старина? Вы удивляете меня, но, полагаю, братья всегда бывают этим удивлены. Благословляю вас, дорогие дети!