Труп выгоревших воспоминаний

Людовик замолчал. Я старалась подготовить в голове интересующие меня вопросы, стараясь никак не задействовать подозреваемого мною надзирателя. После пятого убийства, я не сомневалась в его причастности к хотя бы одной школьнице. Он просчитался. Наконец – то, надзиратель решил выбрать жертву своего излюбленного типажа. Жаль, что он сделал это убийство без указывающих на него прямых улик. Даже если он и был организатором убийства, то ,наверняка, сам не убивал выбранную жертву. Убийца мог оказаться киллером, причем состоять в довольно доверительном кругу у надзирателя. Насколько мне известно, надзиратель никогда не давал людям с улицы масштабные задания. Для того, чтобы стать доверительным лицом, мужчина, готовый убивать и получать заказы от надзирателя, проходил не один ряд испытаний. Какие именно испытания, я не знала.

Я прикусила язык, понимая всю абсурдность сложившейся ситуации. Фактически, я выкладывала в своей голове шаги захвата надзирателя, по глупости шла прямиком ему в руки. Но у меня не было никаких прямых улик, кроме своих воспоминаний, чтобы засадить этого человека за решетку. Что мне дал надзиратель за три года пребывания под его контролем? Выносливость, способность к обращению с холодным оружием, способность к хакерству. Чего я лишилась за эти три года? Свободы. Я потеряла свободу по вине своего отца. Он променял мою свободу на возможность отыграться своему другу. Так почему же я пытаюсь отомстить надзирателю? Почему я не собираюсь отомстить своему отцу? Ответ на вопросы возникает сам собой: у меня нет веских доказательств и никто моим откровенным признаниям не поверит.

Я невольно посмотрела на Людовика. Он с интересом изучал фотографии моей семьи, которые стояли рядом с телевизором. На одном из снимков, мой старший брат Александр в возрасте двенадцати лет лепил снеговика. Родители успели заснять его в момент смеха. Брат практически не улыбается после автокатастрофы, и мне редко удается застать на его лице улыбку. На второй фотографии улыбающиеся семейство отдыхает где – то в ближайшем Подмосковье. Александр, единственный, кто не удосужился улыбнуться в камеру.

Я вернулась к изучению предоставленной мне информации. У нас с Людовиком был своего рода доверительный барьер, который касался и пролегал лишь по прямой рабочей сферы. Однако, я не горела желанием рассказывать ему всю правду о своём прошлом. Да и с какой стати я должна это делать? В нашей семье принято решать свои проблемы самому. Я делала вид, что занята изучением напечатанного текста, но мои глаза меня подводили. Они словно не видели текст, а проходили сквозь него, заставляя меня видеть белую бумагу с чёрными полосками. Я от досады швырнула листы на кофейный стол и облокотилась на спинку дивана. Одно из самых приятных для меня воспоминаний всплыло в моей голове.

Я рассортировывала документы по датам, доставая разложенные в непроизвольном порядке бумаги, покоящиеся в коробках. Работа не сложная, но пыльная. Сгусток пыли поднимался ввысь, каждый раз когда я доставала новый лист исписанной бумаги. Он ненадолго задерживается в комнате, словно осматривая новый для него мир, и медленно оседал на то же место, где лежал раньше, не удосуживаясь осесть где-нибудь ещё.  Несказанная забастовка пыли меня веселила. Я не раз ловила на своём лице улыбку, заставляющую меня смутиться.  Я потерялась во времени. Мною уже были разложены две огромные коробки, освобождённые от своего груза, мирно отдыхающие на полу, рядом с их полными сородичами. Конкретного места разложения бумаг мне не говорили, поэтому я клала их в стопки на все тот же пол, но уже подальше от окружающих меня коробок.

– Недурно, отец будет доволен. – Андрей появился за моей спиной бесшумно, впрочем как и всегда.

– Я успела сделать не так уж и много. Хвалить меня особо не за что.

– Сама скромность. – Андрей положил на мое плечо ладонь. – Пошли прогуляемся. Хватит тебе дышать этой гадостью.

– Мне нужно закончить работу.