Трупный синод

— На празднике по случаю понтификата Бонифация, да упокоит Господь его грешную душу, — лицемерная преступница не забыла перекреститься, — я видела Гизелу, дочь Беренгария, и, по-моему, ваш сын находит ее общество вполне приятным. Какой прекрасный случай объединить два юных сердца и бескровно сократить число итальянских королей! Не находите, герцогиня? — и Теодора поклонилась ей явно ниже, чем велел тогдашний этикет, всем своим видом демонстрируя «рабскую покорность».

Агельтруда вышла из оцепенения. Мысленно зачислив Теодору в список врагов, с которыми она непременно расправится после своей победы в Риме, герцогиня приторно сладко улыбнулась гречанке:

— Вы, как всегда, нашли мудрое решение, Теодора.

Адальберт умиротворенно вздохнул, по обыкновению закатив вверх глаза. Гроза на сей раз миновала.

Эпизод 7. 1650-й год с даты основания Рима, 10-й год правления базилевса Льва Мудрого, 5-й год правления франкского императора Ламберта (10 мая 896 года от Рождества Христова)

Италия… Вы когда-нибудь бывали в мае в Италии? А вообще там когда-нибудь бывали? Если нет, спешите скорее сюда, спешите как на свидание с любимой женщиной, спешите, ибо эта страна действительно влюбляет в себя сразу и навсегда. Приезжайте — и зимой, и летом, приезжайте — Италия в любое время года найдет способ вас очаровать. Но в мае, в мае она вас просто опьянит, сведет с ума, вы будете плакать, покидая ее, и никто, поверьте, не сочтет ваши слезы малодушной и сентиментальной глупостью. До конца дней своих, в минуты, когда вы будете просить свою память вернуться в самые счастливые моменты вашей жизни, вы непременно вспомните это буйное торжество весны, когда сам воздух этого благословенного края напоен радостью бытия. Вдыхая этот воздух, вновь верит в свои новые солнечные дни согнувшийся под грузом прожитых лет старец, ободряется и жаждет новых испытаний честолюбивый и амбициозный мужчина средних лет, которого заставили на какое-то время невольно упасть духом бытовые неурядицы. Для шестнадцатилетнего же юнца этот воздух, это задорное солнце, эти ароматы разгульной весны многоголосо и цветисто поют гимн его надеждам, его молодости, его открытому для любви сердцу. В такие дни воздаешь хвалу Господу за одно свое существование в этом мире, все суетные проблемы отступают на второй план, и нет ничего невозможного для человека крепкой веры и честной души.

Особенно, если тебе действительно всего лишь шестнадцать, и в эти свои шестнадцать лет ты — о, какой чудесный и справедливый выбор Небес! — ты итальянский король и император Западного мира. Ламберт Сполетский имел все основания считать себя баловнем судьбы, благосклонно одаривавшей его с самого момента его рождения. Он родился в семье одного из могущественнейших людей Европы, и ему не было еще и двенадцати, когда его отец Гвидо добился для себя и для него королевской и императорской короны. Но какой же рассудительный и спокойный необходимо было иметь разум, чтобы, в отличие от столь же удачливых сверстников, в разное время державших скипетр и носивших корону, тратить свой драгоценный досуг на постижение угодных Богу и Церкви наук, а также совершать утомительные разъезды по городам и замкам страны, которую, волей Господа, ему однажды предстояло бы единолично возглавить. И ведь это действительно совершал человек, чей возраст в наше время считается совершенно детским, на которого в наше время не распространяются еще избирательные права, не распространяется уголовная ответственность и воинская обязанность! А Ламберту волею судеб уже приходилось и обнажать меч, и вершить горький суд, принимая на себя ответственность за чужие судьбы и отнимая, увы — увы, чужие жизни. Конечно, его окружали советами и защитой ближайшие родственники и челядь, но уже давно последнее слово оставалось за ним и только мать его, Агельтруда, по-прежнему сохраняла на сына огромное влияние.

Еще одним отличием Ламберта от ровесников своего времени являлось усердное, не напоказ, отправление молитв Богу. Став императором, он сам себе дал обет в своих решениях руководствоваться только христианскими заповедями, держать себя и свой двор в строгом благонравии, а слово свое всегда считать нерушимой клятвой, ибо, увы и ах, частенько он наблюдал прямо противоположные примеры, причем со стороны людей окружавших его с колыбели.

Что до внешности, то и здесь Бог не оставил его без своей щедрости, лицо Ламберта можно было назвать самим воплощением мужского благородства и красоты. Длинные русые волосы императора, стриженные надо лбом, сзади свободными волнами падали на плечи, карие глаза его всегда излучали спокойную доброжелательность, на скулах его, еще не атакованных по-настоящему бакенбардами и бородой, всегда играл яркий румянец, поскольку юный цезарь очень часто испытывал неподобающее для своего положения чувство застенчивости.