Трупный синод

– Второй будет заключаться в том, что, не выдержав ударов судьбы, великая герцогиня сполетская Агельтруда, дочь Адельхиза, решит покончить с собой ударом кинжала. Уверяю вас, что в этом случае я до конца дней своих буду каяться в содеянном и сетовать, что великая женщина не оставила мне, суетном рабу своему, другого выбора. Ну а что касается Теофилакта, то он с легкостью примет на веру все сказанное мной как в том, так и в другом случае, а командир римского отряда Трифон подтвердит, что его люди, увы, опоздали.

Агельтруду начала бить дрожь. Она поняла, что целиком и полностью находится сейчас во власти этого страшного человека. Внезапно ужасная догадка осенила ее.

– А ведь это ты…. Это ты! Ты! Ты убил моего Гвидо!

Альберих подавил в себе желание сию же секунду наброситься на нее, закрыть рот рукой и прошептать ей на ухо обо всех событиях, творцом которых он явился. Однако, сколь ни был воинствен его отряд, но горожане при первом же приказе Агельтруды, при одном только ее крике о помощи растерзали бы их всех. А самое главное, что, даже расправившись с Агельтрудой, Альберих стал бы в глазах всех узурпатором Сполето, которому в скором времени пришлось бы выдержать атаку разгневанных наследников, того же Радельхиза, и не было бы никого, из власть предержащих, кто выступил бы ему в поддержку. Нет, Альберих был гораздо хитрее, чем внешне казался. Поэтому камеринец только укоризненно покачал головой и даже выдавил из своих глаз какую-то влагу, должную, вероятно, обозначать слезы оскорбленного.

– Горе затмило все-таки ваш разум, герцогиня, только этим я могу объяснить ваши страшные обвинения. Я был подле вас все эти годы, и все действия мои лучше всяких слов свидетельствуют о моей верности вашему роду. Я всем сердцем любил ваших сыновей, которые для меня, грешника, всегда были образцом благородства и смирения и, да будут Небеса свидетелем моим, не желал себе иных сюзеренов. Я очень огорчен, что тень подозрения в мою сторону омрачает ваше чело. Но, видит Бог, полет стрелы, а точнее карающую длань Небес, я был остановить не в силах.

– И в то же время ты говоришь, что убьешь меня, ради того, чтобы самому остаться безнаказанным? Почему же ты сразу, мой храбрый и преданный вассал, обязанный мне всем, что имеешь, не прикончишь меня и не облегчишь свой выбор?

Альберих подошел к ней и положил руку на ее щеку. Она отшатнулась, удивляясь такой фамильярности.

– Нет, я не могу поднять на вас руку, благороднейшая Агельтруда. Сколь бы ни был жесток мой разум, но сердце мое тает, когда вы со мной рядом, а колени подгибаются против моей воли, в силу моего величайшего уважения к самой невероятной женщине, которую я когда-либо встречал. Но дело в том, что Теофилакт и его слуги также не заинтересованы в вашем прибытии в Рим, и их сердце и разум ничем не стеснены. Никто не заинтересован, даже папа Иоанн, который считает, что Святой Престол в последние годы довольно пережил потрясений и унижений. И так распорядилось Небо, что сейчас подле вас никого кроме меня не осталось. Я же готов лишь повторить, герцогиня, что являюсь верным слугой сполетского дома, который теперь находится под угрозой полного разрушения. Я вновь преклоняю свои колена перед вами, о, величественнейшая! И умоляю вас выбрать путь монашества, ибо тогда, до конца дней своих, буду благодарить Господа за то, что позволил сохранить жизнь женщине, которую боготворю.

И с этими словами он поцеловал в лоб мать убитых им сыновей.

– Для вас путь в Рим, это путь в небытие, моя госпожа. Тогда как, оставшись в этом мире, вы оставите себе шанс на месть. Однажды вы явитесь Немезидой¹³⁹ для всех них, а я буду вашим карающим мечом, – и с этими словами он прижал герцогиню к себе и прижался губами к ее бледным устам.

Он знал, что говорить и что делать. Несчастной, истерзанной женщине, потерявшей своих детей, чья собственная судьба висела на волоске от костра, этот «иудин» поцелуй показался благословением Небес. Альберих в этот момент почти физически чувствовал, как успокаивается и размягчается, словно воск, каменная душа Агельтруды.

– Да ты прав, ты тысячу раз прав. Я сделаю все, как ты скажешь, Альберих. Я покинута всеми. И в одном тебе моя надежда, – шептала Агельтруда тому, кто несколько минут назад ей недвусмысленно дал понять, что убьет ее, чтобы обезопасить себя. Вероятно, в этот момент адекватная оценка реальности ее все-таки покинула.

Негодяй воспользовался ее состоянием. К этому его толкал опять же холодный и безжалостный расчет. Ублажая пожилую, иссохшую от горя женщину, испытывая тошноту от одного запаха ее старой плоти, целуя ее в сморщенную по-птичьи шею, он преследовал одну, только одну известную ему цель.

– Я готова, Альберих, готова к постригу. Обещай мне, что будешь навещать меня, что останешься со мной, до конца нашего с тобой пути. Мы отомстим им, любовь моя. Но…. что будет с моими людьми, моим замком, моим герцогством? Оно не должно достаться им! Ты, только ты можешь и должен будешь защитить его! Ты должен стать наместником Сполето до той поры, пока сюда не приедет мой брат!