Трупоукладчик

— Идиот! — заорала девушка. — Убийцы!.. Выпусти меня!.. Сейчас же. Я требую!

Это была истерика. Есть только единственный способ успокоить впечатлительную истеричку или беременную бабенку, потерявших всякий здравый смысл. От чувств-с. И неприятных картинок жизни. Это легко шлепнуть по ланите, как любимое дитя по малиновой попке.

Как известно, женщины для меня — святое, однако есть такие ситуации, когда с ними надо действовать более энергично, а не просто говорить и в чем-то убеждать. Что слова — сор, гонимый ветром.

Я шлепнул девушку. Своей нежной ладошкой. Исключительно в профилактических целях. От неожиданности Маргарита ахнула. Вскрикнула от возмущения и обиды… и обмякла, как кукла, кинутая в угол комнаты.

— Извини, — сказал я. — Если не мы их, то они нас. Такая вот диалектика. Лучше тогда сиди дома, вышивай крестиком, вяжи носки.

— Прекрати, — огрызнулась. — Ты злой.

— Я добрый.

— Ты меня ударил?

— Любя.

— Ты меня не любишь?

— Люблю.

— Как любишь? Как сестру?

— Люблю. Не как сестру. А как…

— Ну как?

— Рита, прекрати, — заерзал на сиденье. Черт знает что! Ничего не понимаю. Что за фантастическая ночь? Какая гремучая смесь событий и выяснения отношений!

— А я тебя люблю. Не как брата. А ты ничего не видишь!

— Я… я вижу…

— Прости меня, — прислонилась битой щекой к моему плечу. — Я такая дура. Истеричка… Ко всему надо привыкнуть, да?

— Дура, но умненькая. Учишься на лету. Спасибо, помогла. Честно-честно.

— А куда мы сейчас?

— Как куда — к этой Оленьке! Я из неё душу… «Книга — сила!»

— Саша, второй час ночи. И потом не надо из неё душу… — Порылась в кармане своей курточки. — У меня записка есть. От Рафаэля.

— Что?

Нет, если я благополучно доживу до утра. Это же какое-то издевательство над моими бойцовскими и морально-нравственными качествами. Победа будет за нами, но какой ценой? Девочка сделала меня, мужика, прошедшего метель, огонь, воду и вышку. Что же это происходит на свете, господа?

— Вот записка. Читаю: «Оленька, будь любезна, передай все Маргарите. Я уже улетел в теплые края. Спасибо».

— Летун хренов, — процедил я. — И ты молчала?

— Я дала слово. И потом, какая разница, мы же в одной команде. Делаем одно дело. Да, милый?

Ну, что тут сказать? Лучше промолчать. Чтобы окончательно не превратиться в олуха небесного.

Да, такого дельца, где бы меня так размазали, и не вспомнить. Но почему размазали? Кто виноват, что я не пролистывал сочинения А.С.Пушкина? Кто виноват, что моя рука тянется к пукалке, если собеседник начинает употреблять такие слова, как «экспансивный», «экспрессивный», «экскременты», «экономические реформы» и проч.? Кто виноват, что я настолько занят собой, что не вижу рядом родного человечка? Нет, видеть-то я его вижу, но боюсь ответственности. Да, трушу. Потому что проще, повторю, выдержать ближний бой в пустыне Гоби или в горах Алатау, чем выяснять отношения с тем, кто тебе дорог. И вызывает чувства всякие.

Рита дремала на моем плече. Конечно, я поступил с ней жестоко. Немилосердно. Бросить в круговорот таких событий. Я бы не выдержал. По молодости. А тут… щелкоперчик. Который мне нравится. И которого, кажется, люблю.

В ней есть то, что невозможно купить за фишки. Она такая, какая есть. Она светла изначально. Знаю, звучит пафосно. И пусть. За последние дни я столкнулся с таким количеством говна, душевных испражнений и фекальных откровений, что могу позволить себе говорить красиво. Как там у Александра Сергеича, братушки: Я помню чудное мгновенье: Передо мной явилась ты, Как мимолетное виденье, Как гений чистой красоты… Кто-кто, а он, говорят, толк в чудных и прекрасных женщинах знал, это правда.

Как приятно сидеть на обыкновенной, тесной кухоньке и чифирить. С засахаренным вареньем из клюквы. В два часа ночи.

Бедный Евгений так проникся нашим участием к его испанскому дружку, что пригласил всю компанию в свой мирный клоповник.

В гости поехали все, кроме, разумеется, ацтека-водителя с «Мерседесом», который поспешил в родное посольство. От греха подальше. Не знаю, понравилась ли ему ночная прогулка по Москве и её окрестностям, но, думаю, впечатлений он вынес достаточно, чтобы в деревню Шереметьево более ни ногой.

Еще была причина, почему мы оказались в этом клоповнике. Чтобы сразу поутру атаковать школьную библиотеку. Или нагрянуть в квартирку семейства Зайченко, которые как бы Ларины. (Но не из помещиков.)

До штурма оставалось часа четыре. Если начинать штурмовать в 6.00. По Гринвичу. И поэтому, чтобы убить время, а марчить времечко мы мастаки, вся компания сидела в кухоньке и гоняла чаи.