Читаем Трус полностью

Р я б о й (трусит). Так точно, вашбродь!

З о л о т а р е в (прохаживается, заложив руки за спину). Ложь!

Р я б о й. Н-не могу знать...

З о л о т а р е в. Где Семеняк? Чья очередь?

Р я б о й. А... В-ва...

З о л о т а р е в (резко поворачивается). Сафонов! Чья очередь?

С а ф о н о в. Так точно, его, вашбродь!

З о л о т а р е в. Вздор! Шубин! Чья очередь?

С о л д а т. Так точно, его, вашбродь!

З о л о т а р е в (после паузы). Вот как? (Резко, в упор.) Жариков, чья?

С о л д а т (вздрогнул). Так точно, его.

З о л о т а р е в. Да? Романчук!..

Все смотрят на Романчука, который мнется в

нерешительности.

Ну-с?

Хлопает дверь, и на пороге появляется запыхавшийся

Дорофей. Сразу понимает положение, но его уже

заметили. Наступает тяжелое молчание.

(Прикладывает руку к козырьку.) Честь имею. Прапорщик Золотарев. Чем могу служить?

Д о р о ф е й. Виноват, ваше благородие. Прошу покорно простить. Задержался ненароком.

З о л о т а р е в. Вот как, дружок?

Д о р о ф е й. Дозвольте стать в строй, ваше благородие.

З о л о т а р е в. Да нет, пожалуй, не трудись.

Шум приближающегося поезда.

Скотина! (Шеренге.) Сговор? Порука?!

У г л о в (появляется). Господин прапорщик! Извольте выходить...

З о л о т а р е в. Знаю. (Дорофею.) Ждать меня. Шеренга, направо! Арш!

Солдаты гуськом выходят на перрон, сопровождаемые

Золотаревым. К платформе, мелькая огнями, подкатывает

поезд. Останавливается. Огни поезда отражаются в

окнах вокзала.

В а с и л и й (подходит к Дорофею.) Сорвалось! Эх, не входить бы тебе!

Д о р о ф е й. Кабы знать! Зря ты кашу заварил. Теперь он на всех кидаться начнет.

В а с и л и й. Опять я нехорош?

Д о р о ф е й (улыбается). Ух ты какой!.. Спасибо тебе, Вася. Только напрасно это. Ты сам рассуди.

В а с и л и й. Ласков он что-то нынче. Это хуже нет.

Д о р о ф е й (спокойно). Быть комедии.

Колокол.

В а с и л и й. Ну, что в городе?

Д о р о ф е й. Ничего, табаку купил. На, кури...

Поезд трогается.

Р о м а н ч у к (вбегает). Братцы! Хе! Прапорщик какую-то кралю подобрал.

Солдаты окружили его.

Вышли мы, осмотрели все как полагается, нет ли где чего... Глядь - в офицерском вагоне дверь настежь, и ее оттуда - трах! Она - плашмя. Мы туда-сюда, а дверь захлопнули. И поезд отправляется. Чудеса, ей-богу! (Отмахивается от расспросов.) Пустите, некогда!.. (Бежит в офицерский зал.)

В а с и л и й. Веселое житье!

Возвращается караул и выстраивается. Дорофей бросает

папиросу и вытягивается. Наконец появляется

Золотарев.

З о л о т а р е в (быстро подходит к Дорофею и останавливается, глядя на него в упор). Ну?

Д о р о ф е й (глухо). Виноват, ваше благородие.

З о л о т а р е в. Виноват? Что же мне с тобой делать? А?

Д о р о ф е й (еще тише). Как вашему благородию угодно будет.

З о л о т а р е в. Скотина!

Д о р о ф е й. Слушаю, ваше благородие.

З о л о т а р е в (со злобой осматривает фигуру Дорофея). Стоишь? "Виноват, ваше благородие! Так точно, не могу знать". Скотина! Стоит, молчит, пялит покорные глаза, а дай волю - готов перерезать глотку. Тихий очень! Тянется, а сам... Верно?

Д о р о ф е й. Не могу знать...

З о л о т а р е в. Не можешь знать? (Хватает его за грудь, пытается трясти и со злобой отпускает.) Стена, черт!

Т и ц (приоткрывая дверь). Константин Аркадьевич!

З о л о т а р е в. Иду. (Дорофею.) Я знаю, что ты негодяй! И я еще доберусь до тебя.

Т и ц. Константин Аркадьевич! Что случилось?

З о л о т а р е в. Ничего. Фу! (Вытирает лицо платком. Дорофею, спокойнее.) Дай сюда увольнительный билет. Больше в город не пойдешь.

Д о р о ф е й (вспыхнул, но сдержался, вытащил из-за обшлага билет). Ваше благородие!

З о л о т а р е в. Что такое?

Д о р о ф е й. Ваше благородие, верьте слову... В вашей воле наказать. Не извольте брать билета. В городе мать больная.

З о л о т а р е в. Ага, заговорил! Дай сюда. (Берет билет.) Можешь идти. В следующий наряд - дежурить. (Идет к двери. У двери резко оборачивается.) Что ты там бурчишь?

Д о р о ф е й. Никак нет, ваше благородие.

З о л о т а р е в. Вольно!

Дверь захлопнулась за прапорщиком. И в тот же момент

Василий с перекошенным от бешенства лицом рванулся с

места, как бы намереваясь броситься за ним. Дорофей

загородил дорогу и мягко опустил ему руки на плечи.

Пауза.

Д о р о ф е й (мягко). Терпи, Василий. Скоро конец.

Дорофей улыбается. В глазах его прочная, уверенная,

беспощадная ненависть.

Занавес

Акт второй

Офицерский зал. Раннее утро. Солнце, пробивающееся

сквозь опущенные занавески. Бледный электрический

свет люстры. Все спят.

На цыпочках вошел Романчук, осторожно ступая,

расставил около диванчиков начищенные сапоги.

Двинулся дальше и вдруг застыл в ухмылке удивления:

на диванчике, раскидав руки и ноги в перекрутившихся

штопором шелковых чулках, спало Существо. В кресле,

изогнувшись к изголовью спящей, забылся сном

Золотарев с неизменным томиком на коленях.

Романчук помялся на месте, затем оглянулся и протянул

руку к висящей на спинке стула сумочке. Выложил на

ладонь странное месиво вещей - пуховку, серебряный

крестик, смятую трехрублевку, какие-то бумажные

цветы - и остановился, рассматривая добычу.

Оглянулся еще раз и вдруг вздрогнул и окаменел.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии