Трущобы Петербурга

– А кто тебя там осмелится срамить, когда с тобою муж? – гордо подбоченился Иван. – Кто осмелится на тебя пальцем указывать? Жив тот не будет, вот что я тебе скажу! А вот братца я там осрамлю. Все его мошеннические дела и как он подговаривал меня хозяина обокрасть, все как на ладонь выложу, и так сделаю, что его как собаку паршивую в околицу не пустят! Наливай, Фомушка, твоя рука владыка.

На эту речь Ивана дядя Федор только одобрительно кивал головой.

– Да-да, это верно, следует, следует, – говорил он. – А пока ты соберешься домой ехать, я сам туда отпишу обо всем, что здесь творится.

Кончился обед, и Марья принялась мыть посуду. Не будь она виновата перед мужем в сношении с Ланцовым, то она с радостью схватилась бы уехать в деревню, но теперь она считала это невозможным, потому что Ланцов вновь стал бы ее преследовать и там, и поэтому надо было бежать, и как можно скорей. Она взглянула на часы, стрелка на которых приближалась к трем. Это был назначенный час, в который она должна была расстаться с мужем – на какое время, на долгое ли, короткое или навсегда?

Иван лежал на постели и курил папиросу. Глаза его слипались, и ему хотелось заснуть.

– Знаешь, Ваня, что я придумала? – обратилась к нему жена.

– Говори что, а то я спать хочу.

Они были вдвоем, и стесняться было некого.

– Отпусти меня в Гостиный двор.

– В Гостиный? Это еще что выдумала?

Марья обтерла руки, подошла к Ивану и, обхватив его шею руками, приблизила свое красивое лицо к его лицу:

– Дядя Федор давеча как сказал, что от себя написать письмо в село хочет, то этим и мне намек дал: не послать ли и нам письмо Елизару о том, что никаких глупостев у меня ни с кем не было и что все Матвей писал облыжно, а маменьку нашу Иринью тоже успокоить надо и подарок ей послать как можно поскорей, хотя бы и завтра.

– А какой подарок ты придумала? – спросил Иван, крепче прижимая к себе жену.

Та крепко поцеловала его в губы и сказала:

– Темной шерстяной материи с цветочками на платье, потом платок большой головной такой же.

– Ну что ж, посылай. И то надо сказать, понапрасну только крик подняли на все село. Скажи, пожалуйста, добродетель у них у всех какая, так все в святые и метят! А поглядеть если на всех их, то почти всякая из них как была шлюхой, шлюхой и осталась. Ну да ладно, сколько капиталу требуется, чтобы успокоить маменьку?

– Рублей шесть потребуется.

– Надо тоже ублаготворить и дядю Елизара. Купи ему трубку, серебром отделанную, с такой же крышечкой, шелковый пояс с молитвой, это он любит, ну, рубаху бамазейную, что потеплее… Словом, бери из сундука красненькую. Пока я буду отдыхать, ты успеешь вернуться и самовар поставить.

Марья поцеловала мужа в последний раз (именно последний, потому что ей пришлось увидеться с ним через два года с лишним) и при этом, склонив голову на его груди, глухо зарыдала.

– Господи! Что это с тобой сегодня? – воскликнул в испуге Дементьев.

– Милый мой! Не могу перенести того, как меня обнесли. четвертый год я обвенчана с тобой, все верной женой была, а тут вдруг…

– Да полно тебе, успокойся, ничему я этому не верю.

– А завтра поверишь! Как пойдешь к Матвею, так и поверишь… Вот про это самое давеча мне Олимпиада Павловна и упреждала. Несдобровать тебе, говорит, у них, говорит, с Телегиным и Ковалевым одна шайка мазуриков! Им, видишь, тебя выжить из дому охота, вот и подымают такой скандал. Матвеич очень хорошо знает твой характер и так подстроил дело, что комар носу не подточит. Я тебе вот что говорю, если Бог даст, все обойдется благополучно, то первым долгом гони из дома этих Ковалева и Телегина. Чтобы ихним духом не пахло!.. Олимпиада Павловна тоже уйти от них норовит, не может она перенести ихних воровских делов, я, говорит, из-за их, подлецов, в тюрьме сидеть не намерена. А кому знать ихние дела, как не ей. С ними же вместе и живет.

– По правде сказать, и я тут замечаю что-то неладное, – сказал Иван, закуривая новую папироску. – Все жильцы в доме живут обыкновенно, люди как люди, а эти – как мыслете… Те уходят на службу или по делам утром, а эти утром только еще возвращаются. Попробуй спроси их, откуда они, где путаются по ночам, сейчас в амбицию. Какое тебе дело и все такое. А раз Олимпиада Павловна так про них говорит, что это одна мошенническая шайка, да еще сама хочет уйти от них, то это надо иметь в виду. Сегодня же сделаю заявление в участок, что у нас живут подозрительные жильцы. А ты тем временем упреди эту барыню.

– Хорошо!

Пока Иван говорил все это, Марья вынула из сундука деньги, пересчитала их и положила в кошелек. Затем она стала надевать на себя платок и шубку.

– Тебе самому ничего не нужно покупать? – спросила она, стараясь говорить спокойно.

– Да почти что ничего… А, впрочем, захвати полфунта табаку «шапшал» и тысячу гильз в коробочке.

– Больше ничего? – спросила она, взявшись за ручку двери и смотря на мужа.

– Больше ничего.

– Ну, прощай!

Она издалека перекрестила его и, отворив дверь, быстро вышла.

Это показалось Ивану странным.