Царь Алексей Михайлович

Никон слишком открыто и явно демонстрировал свое «восхищение» и «умиление» от речей греков. Беда его состояла в том, что у него не было собственных идей; все, что он вводил, устанавливал, отменял, запрещал — делалось с «чужого голоса». Как очень верно заметил один из исследователей, Никон «был деятелем, но не был творцом» [196].

В литературе всегда оставался безответным вопрос: как Никон постигал «Богомудрие греков», особенно: как он с греками лично общался? Никон не знал ни «нового», ни «старого» греческого языка, хотя и желал их постичь. Сохранились даже указания на то, что он молил Всевышнего даровать ему знание греческого языка, но таковой милости даровано не было.

Конечно, всегда существовали на Руси какие-то толмачи (переводчики), большей частью из числа осевших на Руси греков. Но, во-первых, некоторые из них были весьма слабыми в русском языке, а некоторые и людьми явно авантюрного склада натуры, думавшие только о личном «прокорме» и собственном «прибытке». От подобных «передатчиков» чужих слов добросовестности в переводе, тем более устной беседы, ждать особенно не приходилось. Во-вторых, духовная проблематика вообще вещь чрезвычайно высокая и тонкая; здесь важен всякий нюанс, оттенки, акценты, которые мог передавать только блестяще богословски образованный человек, в совершенстве владеющий обоими языками. Но таковых были единицы…

На месте Новгородского Митрополита Никон зарекомендовал себя сильным, властным и, как всегда, необычайно деятельным. Особенно несгибаемость его натуры проявилась во время народного мятежа в марте 1650 года, вызванного переправкой зерна за границу в период острой зерновой недостачи в самом Новгороде. Бунтовщики хотели убить уполномоченного Царя и чуть ли не до полусмерти избили самого Митрополита. Весь израненный, он нашел в себе силы отслужить литургию в Софийском соборе, а затем крестным ходом пошел увещевать мятежников. Несокрушимость Митрополита так подействовала на мятежную толпу, что она пала к ногам Никона и молила о прощении. Когда весть о событиях в Новгороде дошла до Москвы, то это только усилило симпатию к Никону, в первую очередь в глазах Царя.

Никон набирал силу сильнее патриаршей. Патриарх Иосиф, занимавший Патриарший Престол с 1642 года, которого чтил Царь Михаил Федорович, при восшествии на престол Алексея Михайловича сохранил все прерогативы чести, которые и раньше ему оказывали при Дворе и в Царской семье. Отношения начали осложняться в последние годы жизни Патриарха, во время его конфликта с кружком «боголюбцев». Патриарх Иосиф безуспешно боролся против введения в церквах единогласного пения и чтения, на чем настаивали «ревнители благочестия» во главе с царским духовником Стефаном Вонифатьевым.

В начале 1649 года Патриарх Иосиф созвал Церковный Собор, участники которого осудили противников многогласия, когда одновременно совершались в разных местах храма различные части богослужения. Например, в одном месте читалось шестопсалмие [197], в другом — кафизмы [198], в третьем — канон или пелись какие-либо стихиры. Царь в этом противостоянии поддержал своего духовника и не утвердил посланного ему соборного деяния. Более того, как уже отмечалось, Самодержец отказал Патриарху в требовании наказать Стефана Вонифатьева за публичное поношение бранными словами Патриарха и членов «Освященного Собора».

Патриарх начал ощущать, что первое место среди духовных отцов у Царя начинает играть Новоспасский игумен, а затем Новгородский Митрополит Никон, который и, заняв и Новгородскую кафедру, месяцами находился в Москве, «ублажая» Царя своей беседой, совершая вместе паломничества по московским и ближним монастырям. С Патриархом Никон почти и не считался. У Иосифа даже зародилось подозрение, что его скоро «уберут», хотя Царь подобной мысли не держал.

Патриарх Иосиф преставился 15 апреля 1652 года. После траурных панихид и погребения Иосифа в Успенском соборе Московского Кремля, началась подготовка к избранию нового Предстоятеля. Никона той весной в Москве не было. Он находился на Соловках, куда отбыл для перенесения в Москву мощей Митрополита Московского и всея Руси Филиппа (Колычева, 1507–1569), носившего сан Первоиерарха в 1566–1568 годах.

На первых порах на Первосвятительский пост кандидатов было несколько. Но очень быстро выяснилось, что фактически самым «верным» стал Митрополит Никон. Его кандидатуру горячо поддержали «ревнители благочестия», а Стефан Вонифатьев даже отказался от собственного выдвижения в пользу Никона. Самое же главное было то, что Никон пользовался безраздельным почитанием и любовью Царя, которому в деле утверждения Патриарха принадлежало решающее слово.

«Избранный и крепкостоятельный пастырь, наставник душ и телес, возлюбленный любимец и содружебник, солнце, светящее во всей вселенной, особенный («собинный») друг душевный и телесный», — изливал свои душевные чувства Царь в письме Никону в марте 1652 года [199].