Царь Борис, прозваньем Годунов

— Потом мы в тычку играли, — ответил мальчик.

— Потом проходил кто-нибудь по двору?

— Нет, потом никто не проходил.

— Дальше!

— Дальше мы в тычку играли.

— Что же отвлекло вас от сего занятия высокоумного?

— Тетка Василиса закричала благим матом, — вступил другой мальчик, — тут царица выскочила и принялась ее поленом колошматить, а мамка рядом на земле лежала, возле царевича.

Слава Богу, первый человек нашелся, который видел Димитрия. Но я не мог пройти мимо явной несуразицы в показаниях.

— Так мамку били или она лежала? — спросил я.

— Это Баженко Жданов, сын кормилицын, — подсказали мне, — его мать на земле лежала, а мать-царица мамку-боярыню колотила.

Продравшись сквозь частокол матерей, я с ободряющей улыбкой обратился к молочному брату Димитрия:

— Продолжай, дитятко ты мое разумное!

— Князь Андрей царевича на руки подхватил и ходом прямым в церкву унес, потом дьяк по крыльцу скатился, царица тетку Василису бросила и на него нацелилась, но он к воротам утек, а уж потом жильцы набежали. Вот и все.

— А точно ли это Димитрий был? Хорошо ли разглядел?

— А то! Ожерелье-то новое так и сверкало на солнце! Другого такого, поди, во всем белом свете нет!

Будь оно неладно, это ожерелье! Похоже, всем, кто мог что-либо видеть, оно глаза застило. Но во всем остальном я мальчикам поверил безоговорочно — были они в том возрасте прекрасном, когда человек врать еще не умеет. Дети — свидетели самые приметчивые и надежные, все они выложат без утайки, если их не подгонять, не стращать и говорить ласково. Я это умею, как никто другой, вы и сами видели.

Что ж, оставалось заслушать сторону виновную. Я твердым шагом направился на половину Марии. Ее саму и Андрея Нагого я и не думал расспрашивать, чтобы ложью упорной не замутнять картину, почти прояснившуюся, а сразу призвал Арину Жданову, она, Димитрия вскормившая, не могла лукавить.

— Как из церкви вернулись, царица с царевичем и с Василисой наверх поднялись, я же во дворе задержалась, — рассказывала она.

— Почему? — прервал я ее строгим голосом.

— Сынок у меня там играл с ребятами, я сказала, чтобы не заигрывался, обед стынет, — нашлась Арина и тут же продолжила торопливо: — Тут Димитрий на крыльце появился, его царица отпустила во двор погулять.

«В кои это веки Димитрия выпускали на двор гулять, тем более одного?!» — хотел воскликнуть я, но сдержался и спросил коротко:

— Дальше что было?

— А дальше я ничего не видела, — с каким-то облегчением сказала кормилица, — тати выскочили из-за крыльца, огрели меня поленом по голове, я и свалилась в беспамятстве, даже охнуть не успела.

— Но татей-то видела?!

— Как же я их видеть могла, если они сзади подкрались? И очнулась-то я только во дворце, и моченьки-то моей не было подняться, и с мальчиком-то моим дорогим я не простилась! — заголосила она.

— Проваливай! — приказал я. — И Василису ко мне пришли!.. Винись, как царевича не уберегла! — закричал я грозно, едва мамка переступила порог, и глазами сверкнул.

— Вот и вы туда же! Я-то здесь при чем?! Да меня там вообще не было! — закричала Василиса. Ну что за баба, с порога кричать. — Я на двор выскочила, когда вопль Аринкин услыхала. А мальчик уж на земле лежит, весь в крови, рядом Аринка бездыханная, ее тати поленом по голове огрели, а сами тати, злодейство совершив, через двор бежали, я их разглядеть не успела! — воскликнула она, предупреждая мой вопрос. — Тут царица с крыльца сбежала и сразу ко мне, схватила с земли то полено и ну меня охаживать, ну кричать, что я с теми злодеями в сговоре!

— Далось вам это полено! — невольно вырвалось у меня.

— Так не тебя ж им били! Ох и тяжелое! Оно и сейчас в сенях лежит, я его нарочно сохранила, пусть все знают, как я за царевича страдала!

— А мальчик? Мальчик не страдал?

— Нет, он без чувств лежал, только ножками чуть подрагивал, а когда князь Андрей спустился, он уж затих. Князь Андрей его на руки подхватил и в церковь унес. Но я этого не видела! Я-то согнулась вся и голову руками обхватила, от полена того защищаясь!

— Сына-то не жалко? — спросил я тихо.

— Жалко, — ответила Василиса, как-то сразу обмякнув, и добавила со вздохом: — Знать, на то была воля Божья.

— Господа вспомнила! Не боишься?! Тебе пред Ним ответ держать!

— А я пред Господом чиста, — сказала Василиса строго, — я свой долг до конца исполнила. И за преданность свою заплатила цену великую.