Царь Давид

Чрезвычайно показательно, с точки зрения комментаторов, то, что Давид здесь настаивает, что Он совершил грех перед Богом, а не перед людьми, то есть не считает, что Вирсавия была в момент их близости женой Урии. Вновь и вновь напоминает Давид Богу, что он – только человек, и, как всякий потомок Адама и Евы, не всегда способен совладать со своими страстями и управлять сидящим внутри каждого человека «змеем-искусителем» – животным началом. Сознавая, что в рамках Закона он не имеет права приносить грехочистительную жертву (так такая жертва приносится лишь за нечаянные преступления), Давид приносит Богу сокрушенный дух, свое раскаяние. Раскаяние это, говорят комментаторы, было столь глубоко и искренне, что Всевышний отменяет вынесенный ему смертный приговор, но не отменяет наказание как таковое: за свой грех Давид, как он и сам присудил, должен будет заплатить вчетверо – блудом за блуд, смертью за смерть. И Бог снова посылает Натана, чтобы тот сообщил ему как об отмене смертного приговора, так и о грядущих наказаниях за совершенные им грехи:

«И сказал Натан Давиду: и Господь снял грех твой – ты не умрешь. Но так как ты дал повод врагам Господа хулить Его этим делом, то умрет сын, родившийся у тебя…»(См. 2, 12:13-14).

О том чувстве счастья и облегчения, которое охватило его, когда Нафан произнес эти слова, Давид поведал в 32 (31)-м псалме:

«Счастлив тот, чей проступок прощен и заблуждение забыто. Счастлив человек, которому Господь не вменяет греха, ибо нет в душе его коварства. Когда я безмоствовал, болели мои кости; от боли ревел я весь день. Ведь днями и ночами тяжело давила на меня Твоя рука; моя свежесть превратилась в летнюю сушь…» (Пс. 32: 1-4).

Но и после этого Давид помнил о совершенном им грехе и еще не раз упоминал о своей вине перед Богом в различных псалмах.

Все эти события, согласно еврейским источникам, происходили в «десять грозных дней» между новогодним праздником Рош а-Шана и Судным днем, когда человек силой своей молитвы, раскаяния и добрыми делами может отменить вынесенный ему в Новый год приговор Небес. Добрую весть о прощении Натан приносит царю сразу по окончании Судного дня, который обычно приходится на вторую половину сентября.

Таким образом, жаркое, дышащее страстью лето кончилось. Наступила осень, а Равва все еще продолжала стоять. Ее штурм опять было решено отложить до весны. А зимой 2911 года по еврейскому летосчисению (849 г. до н. э.) Вирсавия родила Давиду еще одного сына…

* * *

Родившийся у Вирсавии ребенок оказался болезненным и слабым, и повитухи с самого начала поняли, что его не выходить. Когда об этом доложили Давиду, он решил попытаться силой молитвы спасти новорожденного сына.

О том, как дорог был Давиду этот младенец, рожденный подлинно любимой им женщиной, свидетельствует то, что как только ему доложили о болезни ребенка, Давид наложил на себя строгий пост, а ночи проводил, катаясь в вервище по земле, чтобы собственным унижением и муками выпросить для ребенка жизнь. Все попытки придворных утешить царя, убедить его прервать затянувшуюся голодовку, окончились ничем, и это невольно напугало слуг Давида – никогда прежде они не видели своего господина в таком горе, находившемся буквально на грани помешательства.

Но на седьмой день после рождения ребенка случилось неизбежное – он скончался. Скончался, не дожив одного дня до обряда обрезания, символизирующего союз еврейского народа с Богом, а потому и не получив имени. В самой смерти этого сына царя было что-то зловещее – мрачное предсказание пророка Натана явно начинало сбываться…

Растерявшиеся слуги не знали, как сообщить Давиду о смерти ребенка. Ведь если, считали они, царь так убивался по младенцу, когда тот был жив, то кто его знает, как он воспримет известие о его смерти – впадет ли в ярость; не обезумеет ли вообще от горя; не попытается ли наложить на себя руки?! Однако, заметив, как его челядь прешептываетсся по углам, обсуждая, как бы поделикатнее сообщить царю скорбную весть, Давид все понял сам.

– Что, умер ребенок? – спросил он напрямую, и, услышав, что младенца больше нет, снял перепачканное землей платье, выкупался, одел чистые белые одежды и направился в переносной Храм, чтобы принести там жертвы и еще раз помолиться.

Вернувшись, Давид немедленно попросил накрыть для него стол и с аппетитом стал есть, наверстывая упущенное за семь дней поста. Это его поведение вызвало при дворе совершенное недоумение, и многие решили, что, услышав известие о смерти ребенка, Давид и в самом деле лишился рассудка – пусть и иначе, чем это ожидалось в начале. Однако Давид не видел в своем поведении ничего странного. Напротив, с его точки зрения оно было вполне рациональным, что он и объяснил слугам: