"Князья филистимские шли сотнями и тысячами, а Давид и люди его шли позади. И говорили князья филистимские: что это за евреи среди нас? И сказал Ахиш князьям филистимским: ведь это Давид, раб Шаула, царя Исраэльского, который жил у меня уже год или даже годы, и я не нашел в нем ничего плохого с того дня, как он попал к нам, до сего дня. И рассердились на него князья филистимские, и сказали ему князья филистимские: отошли назад этого человека, и пусть возвратится он в свое место, где ты поселил его, и пусть не идет с нами на войну, чтобы он не стал врагом нашим в войне, ибо чем приобрести ему милость господина своего, как не головами этих наших людей? Ведь это тот Давид, которому пели в танцах: "Шаул поразил тысячи свои, а Давид – десятки тысяч!" И призвал Ахиш Давида и сказал ему: как жив Господь! Ты честен, и приятно было бы мне, чтобы ты выходил и входил со мною в стан, ибо не нашел я в тебе зла со дня прихода твоего ко мне до сегодня; но не понравился ты князьям этим. А теперь возвратись и иди с миром, чтобы не доставлял ты неприятностей князьям филистимским. И сказал Давид Ахишу: что же сделал я и что худого нашел ты в рабе твоем с того дня, что я при тебе до сего дня, чтобы не идти мне сражаться с врагами господина моего царя? И отвечал Ахиш и сказал Давиду: знаю я, что ты хорош, на мой взгляд, как ангел Божий, но князья филистимские сказали: "Пусть не идет он с нами на войну". Итак, встань рано утром ты и рабы господина твоего, которые пришли с тобою, и когда встанете поутру, то чуть забрезжит вам свет, уходите. И встал Давид рано, сам и люди его, чтобы утром идти и возвратиться в землю филистимскую. А филистимляне поднялись в Исраэль…" (I Сам. 29:2-11).
В сущности, только одну фразу можно в этом отрывке воспринять как намек на то, что Давид не собирался воевать со своим народом, а намеревался ударить в тыл давшим ему приют филистимлянам.
"Что же сделал я и что худого нашел ты в рабе твоем с того дня, что я при тебе до сего дня, чтобы не идти мне сражаться с врагами господина моего царя?" – спрашивает Давид Анхуса, но при этом не уточняет, кого же именно он считает "господином своим царем" – Анхуса или Саула.
Решение филистимских князей явно избавило Давида от бремени очень тяжелого выбора и дало возможность вернуться со своей дружиной в Секелаг, не изменив ни своему народу, ни царю Анхусу.
…Секелаг встретил воинов Давида подымающимся над сожженными домами дымом и молчащими хлевами – за три дня их отсутствия неизвестный враг разграбил и сжег деревню и не только угнал весь имевшийся в ней скот, но и увел в плен всех детей и женщин.
Убитые потерей своих семей, ослепленные горем, не способные в этом состоянии внимать голосу разума, дружинники обвинили во всем происшедшем своего командира: кто, как не он, должен был предвидеть возможность такого поворота событий и оставить в городе сторожевой отряд хотя бы в 50-70 человек? Давид попытался напомнить, что налетчики также увели обеих его жен, но каждый горевал о свой жене и детях и не желал его слушать.
Существует несколько версий о том, что произошло дальше. По одной из них, воины произвели суд над Давидом и приговорили его к побиению камнями. По другой – никакого суда не было и в помине – просто разъяренная толпа дружинников начала смыкаться вокруг Давида, поднимая лежащие на земле камни, чтобы расправиться с ним тем самым способом, каким было у евреев принято расправляться с убийцами и святотатцами.
Но именно в такие минуты и проверяется характер лидера и сама справедливость его притязаний на лидерство. Давид сумел остановить, успокоить и снова подчинить себе эту разъяренную толпу. Текст "Книги Самуила" умалчивает, как ему удалось это сделать, обронив лишь слова о том, что "подкреплял себя Давид упованием на Господа, Бога своего". В том, что в эти мгновения Давид, будучи истово верующим человеком, взмолился к Богу, не вызывает сомнений. Однако он остановил своих бойцов явно не только силой молитвы. Согласно одному из преданий, Давид обратился к своей армии с "последним словом", в котором признал… справедливость вынесенного ему смертного приговора, но попросил подарить ему один день жизни и еще один день побыть под его командованием, чтобы дать ему шанс попытаться все исправить.
И когда бойцы согласились подарить ему этот один день, Давид, повествует далее Библия, немедленно призвал к себе первосвященника Авиафара, велел ему облачиться в свои одежды и вопросить "урим" и "туммим", стоит ли ему вообще пускаться в погоню за грабителями, настигнет ли он их, и если настигнет, то одержит ли над ними победу? И ответил Бог: "Гонись, ибо настичь настигнешь и спасти спасешь!"