Читаем Царь Федор Алексеевич, или Бедный отрок полностью

К последнему отнесли длиннополый кафтан и «ферезею» (ферязь).

Что касается кафтанов «не на подъем», то есть, попросту говоря, длиннополых, то сегодня совершенно неясны простые слова, понятные для современников Федора Алексеевича. «Не на подъем» — это до щиколотки, до колена или выше? Кафтаны-то были разные, и до наших дней дошли образцы второй половины XVII столетия с полами неодинаковой длины. Короткий кафтан — вероятно, до середины бедра и выше, по моде Франции, Венгрии. Его отвергли. А вот какая длина считалась приличной для дозволенного кафтана? До колена — нормально или коротковато?

Судя по одному высказыванию 1680-х годов, кафтан, предписанный реформой Федора Алексеевича (а может быть, и ферязь), виделся современникам заметно короче охабня. Известный книжник того времени, интеллектуальный фаворит Федора Алексеевича Сильвестр Медведев уже после кончины монарха писал: «Бысть от него, государя, повеление всему его сигклиту[136] и всем дворяном и приказным людем, чтобы носити одеяние — кафтаны. Прежде того носили длинное платье: охабни и однорядки. И начата вси носити кафтаны и до сего дни»[137]. Медведев, коему бы вечно Бога молить о своем великом благодетеле царе Федоре Алексеевиче[138], ворчит на него: мол, навводил в одежде, питье, обуви и в воинских званиях иноземщины, оттого и случились после его кончины большие бунты. Ну, на этот счет, отчего случились бунты, есть тысяча мнений, и медведевское — далеко не самое авторитетное из них. А вот одно в словах Медведева исключительно ценно: высказывание о длине одежды. Можно считать твердо установленным: кафтаны, предписанные к ношению, воспринимались людьми того времени как нечто короче охабня, но и не по бедро, то есть длиннее совсем уж короткополой вариации, начавшей было распространяться в России.

Примерно то же сказано в позднем летописном памятнике — «Русском Хронографе» особой редакции: Федор Алексеевич «…указал своего царского синклиту бояром и окольничим и думным и ближним и служилым и приказным людем на Москве и в городах носить служилое платье и прежние старообытные городовые одежды: охобни и однорядки оставить для того, что те были одежды долги — прилично женскому платью — и к служилому и дорожному времени не потребно, да и много убыточно»[139].

В указе о длине одежды ничего не сказано. О сходстве ее с женской — также. Иностранцы, конечно, укоряли русских за то, что их одежды столь долги — Европа привыкла к гораздо более коротким одеяниям, а потому традиционное русское мужское платье воспринимала как женское или «азиатское». Но в тексте указа нет ни малейших признаков того, что их мнение учитывалось. Более того, указ не упоминает ни бояр, ни окольничих. А вот насчет «убыточности» — да, это сохранилось в народной памяти.

Но… и кафтаны бывали как скромными, так и богато отделанными. Состоятельный человек мог пошить себе кафтан из дорогих материалов.

Ферязь — одежда такая же длиннополая, как и охабень, или несколько короче. Но от охабня ферязь имела два принципиальных отличия. Во-первых, ее изготавливали без воротника. Во-вторых, ее надевали в рукава. Длинные (намного длиннее руки) рукава у плеча собирались во множество складок, а узкая нижняя часть позволяла им крепко удерживаться возле кисти и не падать. Но ферязь могли носить и «спустя рукава», то есть продев руку не до конца — так, чтобы ладонь осталась в рукаве. Любимый способ ношения у старомосковской аристократии представлял собой нечто среднее: одна рука продевается до конца через рукав, а вторая остается внутри другого. Носили ферязь чаще всего без перехвата, но иногда заказывали «становой» вариант — с перехватом. А застегивали ее на пуговицы, вставлявшиеся в особые нашивки с петельками. Эти нашивки любили украшать кистями. Ферязь имела три несомненных достоинства. Во-первых, ее при всем желании не протрешь на локте. Во-вторых, в ней удобно согреть руки, когда наступают заморозки. В-третьих, ее можно было, как плащ, откидывать до половины спины, если в ней станет слишком уж жарко.

Ферязь никак не может считаться одеждой, предназначенной исключительно для повседневной носки. Она выглядит в лучшем случае чуть менее пышной, нежели охабень. Но ее также могли сшить из парчи, из шелка с золотой или серебряной вышивкой, из бархата, а потом еще и подбить собольим мехом. Да и пуговицы на праздничной ферязи по дороговизне ничем не уступали оформлению охабней.

Выходит, богатство верхней одежды еще не признак его принадлежности «городовому платью». Видимо, дело все-таки в типе одежды, а не в богатстве или бедности ее оформления.

К польской и малороссийской моде ферязь имеет прямое отношение. Там ее охотно носили. Как, впрочем, и длиннополый кафтан: поляки того времени предпочитали длиннополые кафтаны короткополым (а их-то как раз отнесли к числу запрещенной одежды). Но русские и без того исстари носили столь же длинную одежду, в частности, те же ферязи. Нельзя сказать, что ферязи заимствованы у западных соседей.

Перейти на страницу:

Все книги серии Жизнь замечательных людей

Газзаев
Газзаев

Имя Валерия Газзаева хорошо известно миллионам любителей футбола. Завершив карьеру футболиста, талантливый нападающий середины семидесятых — восьмидесятых годов связал свою дальнейшую жизнь с одной из самых трудных спортивных профессий, стал футбольным тренером. Беззаветно преданный своему делу, он смог добиться выдающихся успехов и получил широкое признание не только в нашей стране, но и за рубежом.Жизненный путь, который прошел герой книги Анатолия Житнухина, отмечен не только спортивными победами, но и горечью тяжелых поражений, драматическими поворотами в судьбе. Он предстает перед читателем как яркая и неординарная личность, как человек, верный и надежный в жизни, способный до конца отстаивать свои цели и принципы.Книга рассчитана на широкий круг читателей.

Анатолий Житнухин , Анатолий Петрович Житнухин

Биографии и Мемуары / Документальное
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование

Жизнь Михаила Пришвина, нерадивого и дерзкого ученика, изгнанного из елецкой гимназии по докладу его учителя В.В. Розанова, неуверенного в себе юноши, марксиста, угодившего в тюрьму за революционные взгляды, студента Лейпцигского университета, писателя-натуралиста и исследователя сектантства, заслужившего снисходительное внимание З.Н. Гиппиус, Д.С. Мережковского и А.А. Блока, деревенского жителя, сказавшего немало горьких слов о русской деревне и мужиках, наконец, обласканного властями орденоносца, столь же интересна и многокрасочна, сколь глубоки и многозначны его мысли о ней. Писатель посвятил свою жизнь поискам счастья, он и книги свои писал о счастье — и жизнь его не обманула.Это первая подробная биография Пришвина, написанная писателем и литературоведом Алексеем Варламовым. Автор показывает своего героя во всей сложности его характера и судьбы, снимая хрестоматийный глянец с удивительной жизни одного из крупнейших русских мыслителей XX века.

Алексей Николаевич Варламов

Биографии и Мемуары / Документальное
Валентин Серов
Валентин Серов

Широкое привлечение редких архивных документов, уникальной семейной переписки Серовых, редко цитируемых воспоминаний современников художника позволило автору создать жизнеописание одного из ярчайших мастеров Серебряного века Валентина Александровича Серова. Ученик Репина и Чистякова, Серов прославился как непревзойденный мастер глубоко психологического портрета. В своем творчестве Серов отразил и внешний блеск рубежа XIX–XX веков и нараставшие в то время социальные коллизии, приведшие страну на край пропасти. Художник создал замечательную портретную галерею всемирно известных современников – Шаляпина, Римского-Корсакова, Чехова, Дягилева, Ермоловой, Станиславского, передав таким образом их мощные творческие импульсы в грядущий век.

Аркадий Иванович Кудря , Вера Алексеевна Смирнова-Ракитина , Екатерина Михайловна Алленова , Игорь Эммануилович Грабарь , Марк Исаевич Копшицер

Биографии и Мемуары / Живопись, альбомы, иллюстрированные каталоги / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное

Похожие книги